— Я буду к тебе приезжать.
Он проводил ее на автобус, и, когда эта желтая неповоротливая громадина с надписью «Москва» двинулась по дороге, ему стало скверно, хотелось броситься следом.
Нина позвонила в конце дня, был уже двенадцатый час ночи, он спал, но сон сразу же с него слетел, закричал в отчаянии:
— Приезжай!.. Немедленно приезжай!
Он понимал, что это глупость, но ничего не мог поделать с собой и вдруг услышал:
— Я сейчас… Только мороз… Я сейчас…
Тогда он представил, как она будет бежать к метро, потом добираться до конечной станции, чтобы пересесть на автобус, а его может не оказаться… Лучше ехать электричкой, быстрее, от станции до его дома не более десяти километров, и автобус там тоже есть.
— Не смей! — крикнул он. — Еще что-нибудь случится!
Она бросила трубку. Виктор подумал, что все это детские игры, но она позвонила в дверь в три часа ночи; от нее пахло морозом и одновременно свежестью зелени, этот запах навсегда ему запомнился.
Так началась их жизнь. Ее приезды стали праздниками. Тоска исчезла, она не возникала в нем, даже когда Нина надолго задерживалась, знал — все равно будет звонок и она приедет. Иногда Нина приезжала с работой, писала долго и мучительно, он видел, как искажалось ее лицо, как она по привычке, задумавшись, наматывает на палец прядь волос.
Они были нужны друг другу, и оба знали об этом, и все же в нем всегда тайно жил страх: может, что-нибудь случится, и тогда все кончится; он гнал от себя этот страх, знал, что рожден с постоянными крушениями надежд, ведь, сколько он себя помнит, едва жизнь обретала некую устойчивость, обязательно происходило нечто, иной раз вроде бы незначительное, ломавшее эту устойчивость. Бабка и то говорила:
— Нестойко, однако, живем. Прежде люди прямо по земле ходили, а сейчас не знаешь, о какую колдобину споткнешься, какую шишку набьешь.
Да он и впрямь никогда не знал, что может замаячить впереди; случайности возникали на каждом шагу, и ничто нельзя было назвать закономерностью, вся жизнь оказывалась непредсказуемой — от малых дел до больших, от быта до работы. Да и люди вокруг жили так же нестойко. Виктор давно знал: в каждом ютится свой страх и порожден он именно этой непредсказуемостью, она открывалась на всех дорогах, на газетных страницах, в обтекаемых общих словах государственных деятелей; ни во что нельзя было верить, ложь, как смог, висела над огромным пространством страны. А Виктор ведь где только не побывал, и все же жажда веры в нем была столь сильна, что он, зная о лжи, привычно смирялся с ней. «Да что она, мешает мне, что ли?..» Не было лжи только между ним и Ниной, во всяком случае, так ему казалось, и потому невыносимо тревожно сделалось сейчас.
