- Циркуляр Совета Артели расплывчат, Павел Павлович, - заметила старуха, ни на секунду не прекращая своё кропотливое занятие. Собеседника она называла настоящим именем, а не артельным псевдонимом "Учитель", причём выговаривала имя полностью, не сокращая до "Пал Палыча". Да и он не звал собеседницу "Белоснежкой" - хотя бы из-за вопиющей нелепости этой клички в приложении к несколько мужеподобной пожилой даме.
- Главное мне велено передать на словах, Мария Николаевна, что я и сделал, - отвечал мужчина, блестя очками в золотой оправе. - Артель не может не вмешаться - противник уже проявляет интерес к этому делу.
- А вы способны поручиться, что это не его операция? Уж слишком невероятные обстоятельства - этот чёрт, которых и в Японии-то уже не осталось, убивает здесь, в Совдепии, в Москве...
- Ниндзя в Японии есть до сих пор, и немало, - почтительно возразил Пал Палыч. - Корни истории мы проследили, она правдоподобна. И рука Клаба не просматривается. Хотя их агентура проявила активность вокруг этих убийств, очевидно, что противник тоже понятия не имеет, в чём там дело.
Он погрузил серебряную ложечку в хрустальную розетку с вишнёвым вареньем, отправил его в рот, отпил чаю, осторожно поставил на круглый столик чашку из императорского фарфора и обвёл взглядом комнату. Тесная "двушка" в недавно сданном панельном доме сама производила впечатление осколка ушедшей эпохи. Плавные линии мебели являли "модерн", причём, не современные подделки. Причудливый столик явно проектировал сам Васнецов, а пианино было настоящим "Циммерманом". Тяжёлые бархатные шторы надёжно прикрывали от вовсю разгулявшегося на улице июльского солнца. На стенах висели пожелтевшие фото и картины. Палыч, большой любитель живописи, был уверен, что углядел подлинного Сомова, а вот насчёт Борисова-Мусатова засомневался. Между картинами в поэтическом беспорядке висели старая гитара, казачья шашка в серебряном окладе, деревянная кобура маузера с именной пластинкой. В углу перед божничкой теплилась негасимая лампада. И множество книг - в старинном шкафу, в этажерке и секретере. Палыч знал, что на некоторых обложках фамилия, вернее, псевдоним хозяйки.
Она неожиданно отложила вязание и впервые подняла взгляд. Палыча пронзил молодой блеск тёмных глаз - почти прекрасных. В покрытой синими венами старческой руке неизвестно откуда возник длинный мундштук старой слоновой кости. Из золотого портсигара на столике дама извлекла папиросу и привычным движением вставила в мундштук. Палыч галантно поднёс огонёк зажигалки.
