Внезапно, любопытство стерло гнев и безотлагательность.
Эта женщина знала его, но он понятия не имел, кто она. Не удивительно, ведь он не входил в великосветские круги.
Ее платье сшито по последней моде, как и длинная, бледная кашемировая шаль, что охватывала локти и почти волочилась по земле. Он знал достаточно о женских тряпках, чтобы оценить шаль в сумму, которая позволит заново покрыть крышу Стейнингса.
Этого не хватило бы на поврежденную штукатурку или гниющую древесину, но крыша стала бы только началом.
– Ну что ж? – сказал он, смыкая руки, готовясь наслаждаться этой интерлюдией [1] перед вратами ада.
Она опустилась на стул и подскочила, когда он провис под ней.
– Он еще ни под кем не развалился, – заметил Ван. – Могу я узнать ваше имя, или оно сокрыто, подобно древней тайне?
Румянец расцвел на ее сливочной коже, теперь она больше не походила на гипсовую святую, а выглядела намного более интересной и чувственной. Он внезапно задался вопросом, как она будет выглядеть, занимаясь любовью – еще одна мысль, которую он не ожидал от себя вновь.
– Меня зовут Мария Селестин.
Он поднял бровь. Золотая Лилия. Богатая вдова, только снявшая траур, заставляла каждого энергичного охотника за приданым кипеть от желания. Кто-то предположил бы, что он будет преследовать женщину как решение всех своих бед.
Она, должно быть, сошла с ума, чтобы выйти за него замуж, да и он будет безумцем, если женится на сумасшедшей.
Он знал возраст Золотой Лилии. Тридцать три года. Это объясняло ее самообладание и строгие глаза. Он знал ее родословную. Урожденная Данпот-Ффайф, вышла за человека ниже ее по положению, какого-то выскочку, иностранного торговца.
– И цель вашего появления, миссис Селестин? Если вы ищете утех плоти, сожалею, но я не в настроении и не в состоянии угождать.
– Тогда хорошо, что я здесь не за этим, милорд.
Женщина даже не покраснела. Возможно, она слышала такое слишком часто. Обидно, что получилось клише.
Она сложила руки перед собой, и теперь, привыкнув к стулу, попыталась выглядеть элегантной и сдержанной. И все же, она такой не была. Она была до боли напряженной, как часовая пружина, как новобранец перед боем.
Боже, он надеялся, что она здесь не для того, чтобы бороться за его бессмертную душу.
– Вчера вечером вы проиграли в Бруксе десять тысяч, милорд.
Он был уязвлен, но надеялся, что по нему этого не видно.
– И как вы узнали об этом, миссис Селестин?
– Там находилось множество людей. Слова излишни. Вы не сможете заплатить.
