И все-таки есть шанс, что мама успела улизнуть, прежде чем дела стали по-настоящему плохи. Скорее всего, она где-то прячется, следя за моими перемещениями. Вот почувствует, что опасность миновала, и выйдет.
Я снова озираюсь. Видны лишь дома с темными окнами и мертвые машины. Если бы я не провела несколько недель, тайком выглядывая из одного из этих окон, я решила бы, что осталась последним человеком на планете. Но я знаю, что там, за стенами из бетона и стали, есть по крайней мере несколько пар глаз, чьи обладатели сейчас размышляют, стоит ли рисковать, выбегая на улицу ради крыльев ангела или любой другой части его тела, которую удастся отрезать.
По словам Джастина, который еще неделю назад был нашим соседом, на улицах поговаривают, что кто-то объявил награду за части тел ангелов, и вокруг этого сейчас возникает целый бизнес. Больше всего ценятся крылья, но за руки, ноги, скальпы и другие, более интимные части тела можно выручить неплохую сумму — если только докажешь, что они принадлежали ангелу.
Мои мысли прерывает негромкий стон. Я тотчас же напрягаюсь, готовясь еще к одной драке. Но передо мной никого нет, кроме лежащего лицом вниз окровавленного ангела.
Неужели он все еще жив?
Судя по рассказам, которые я слышала, если отрезать ангелу крылья, он умрет. Как и человек, если отрезать ему руку. Он просто истечет кровью, если оставить его без присмотра.
Когда еще выпадет шанс добыть кусочек ангела? В любую минуту улицу могут заполонить стервятники. Самое умное сейчас — убраться отсюда, и побыстрее.
Но если он жив, возможно, знает, куда другой ангел унес Пейдж. Я подбегаю к нему, чувствуя, как надежда заставляет сильнее биться сердце.
Кровь струится по его спине, растекаясь лужей по асфальту. Я бесцеремонно переворачиваю ангела, даже не задумываясь о том, опасно ли до него дотрагиваться. Охваченная паникой, все же замечаю его неземную красоту, идеальную форму его груди. Лицо тоже могло бы выглядеть как у классического ангела, если бы не синяки и ссадины.
Я встряхиваю его. Белый никак не реагирует, подобно греческой статуе, которую он напоминает.
Я с силой бью его по щеке. Веки вздрагивают, и он несколько мгновений смотрит на меня. Я с трудом подавляю желание бежать без оглядки.
— Куда они полетели?
Он стонет, и глаза снова закрываются. Я снова со всей силы даю пощечину:
— Скажи, куда они полетели? Куда ее унесли?
Отчасти я ненавижу ту новую Пенрин, которой я стала.
Ненавижу девушку, которая хлещет по щекам умирающего. Но я загоняю эту мысль в дальние уголки сознания — пусть она мучит меня потом, когда Пейдж ничто уже не будет угрожать.
