Один из военных, ехавший впереди, был Исмаил-хан. Я узнал его еще издали. Мгновенно перед моими глазами возникла Нергиз, я услышал ее печальный голос: «Если вам изменит человек, которому вы доверились всей душой… Растопчет честь вашу… Как вы поступите?»
Мы свернули на обочину дороги. Подъехав ближе, хан натянул поводья и чуть заметно кивнул головой, отвечая на приветствия стоявших у дороги людей. Затем, обратясь к Шахруху, спросил:
— Отец дома?
Шахрух ответил спокойно, без робости:
— Да, дома… Ожидает вас. Пожалуйте к нам в дом.
Исмаил-хан сердито дернул поводья раскормленного жеребца, который нетерпеливо рыл копытами мягкую землю.
— Нет… Я дал слово Сурач-хану. У вас, даст бог, остановимся в следующий раз. Передай отцу большой привет, — добавил он и дал шпоры коню.
Многолюдный караван сразу же пришел в движение. Мысленно поблагодарив судьбу за то, что глаза хана не задержались на мне, я стоял, разглядывая связанных людей. Шахрух пояснил мне:
— Это берберы. Прямо за этими горами их аул. Они не заплатили государству подати. Вон тот, хромой, — один из их старейшин.
Глаза пленников горели ненавистью. Видимо, произошла беспощадная резня: у одного была обвязана голова, у другого — ноги и руки; пятна запекшейся крови были видны издалека. Я невольно подумал: «Вот резерв большевиков». И правда, разве не такие же смутьяны потрясли Россию?
Вот, неуклюже шагая, прошли мимо нас последние солдаты. Сели на лошадей и мы. Стараясь отделаться от внезапно нахлынувших тяжелых мыслей, я опять принялся любоваться окружающей местностью. Чем ближе мы подъезжали к селению, тем пышнее становилась природа вокруг, тем больше виднелось садов. Заметно было, что здесь ценят и холят землю: почва между кустами винограда была старательно взрыхлена и выровнена, нигде не было видно сорняков. И природа здесь была щедра к людям. Виноградные лозы усыпаны тяжелыми гроздьями, обвисшие ветви персиковых и гранатовых деревьев укреплены подпорками. Казалось, страшный призрак голода навсегда покинул эти места. Но это было не так. Мужчины, согнувшиеся под тяжестью вязанок камыша и хвороста, женщины с кувшинами на плечах не выглядели зажиточными и довольными, лица их были бледны, плечи согнуты.
Усадьба Музаффар-хана располагалась по ту сторону селения, на холме, сплошь покрытом садами. Чтобы добраться до его усадьбы, нужно было миновать бедные лачуги дайхан. Мир, казалось, опять стал тесен. Ни одного дома, на котором можно было бы остановить взгляд, только покосившиеся набок, жалкие мазанки. Около них толпилось довольно много народу, особенно много было детей. Меня всегда при виде их охватывала злость. И па этот раз тоже. Да и как не возмущаться? Куска хлеба нет, а рожают ребенка за ребенком… Ну скажите, на кой черт они им? Разве мало на свете нищих, чтобы давать дорогу в мир новым и новым поколениям несчастных? Достаточно взглянуть на эти полуживые создания… Только пришли в жизнь — и уже еле держатся на ногах. В лицах нет красок, в телах — силы… И они должны стать людьми, и от них должно пойти новое поколение… Да кому оно нужно!..
