— За ваше здоровье, ханум! За ваши пленительные глаза!
Женщина вдруг отставила свой бокал и заглянула глубоко в мои глаза, как бы стремясь прочесть в них мои мысли.
— Я, господин полковник, задам вам один вопрос. Вы ответите мне прямо, не лукавя?
— Можете не сомневаться, ханум. Говорите!
Нергиз некоторое время сидела молча, опустив голову. Затем медленно подняла веки и с трудом проговорила:
— Если вам изменит человек, которому вы доверились всей душой… Растопчет честь вашу… Как вы поступите?
Опять философия! Опять высокие материи! Я решил ответить действием. Крепко схватил обе руки Нергиз, заглянул в ее полные волнения глаза и с силой привлек ее к себе, говоря:
— Я тоже растопчу его! Я тоже не отступлю!
Нергиз, видимо, не ожидала такого ответа. Растерявшись от неожиданности, невольно прижалась к моей груди. Затем откинулась назад и, словно вырываясь из когтей хищника, громко закричала:
— Нет, нет!
Я невольно разжал объятия.
Только на следующий день я узнал, кто такая Нергиз-ханум. Оказалось, что она — жена Исмаил-хана. Я хорошо знал хана и был искренне удивлен, что Нергиз может искать развлечений, подобных вчерашнему. Но потом понял: для этого была важная причина — хан взял себе другую, молодую девушку, ссылаясь на то, что от Нергиз у него нет детей. Говоря словами Нергиз, хан «растоптал ее доверие». Бывает ли недуг тяжелее, чем ревность! Бедняжка, оказывается, приходила, чтобы огнем погасить огонь. Перешагнуть порог верности… Вернее, перешагнуть в неверность. Но у нее, видимо, не хватило сил. Ну, не беда, не хватило сил сегодня — хватит завтра!
И вот сегодня — встреча с Асадуллой-ханом. Он прислал сказать, что примет меня в шесть часов. Я заранее обдумал все аспекты беседы с ним.
В пять часов пришел Абдуррахман, сообщил, что к Герату скоро подойдет караван, вышедший из Кандагара. Нам предстоит отправиться в дальнейший путь именно с этим караваном. Я посоветовал Абдуррахману не вводить караван в город, а направить его на Мазари-Шериф. Затем мы обсудили вопрос о князе Дубровинском. Мы собирались взять князя с собой, а хаким хотел отправить его в Кабул. Абдуррахман сказал, что встречался кое с кем из полиции и что, если подкинуть куш посолиднее, удастся выкрасть князя и увезти. Было решено осуществить эту операцию.
Без десяти шесть я направился к Асадулле-хану. Я знал, что на Востоке высокопоставленные особы любят торжественность. Поэтому, несмотря на жару, надел мундир, нацепил даже свои ордена. Но Асадулла-хан вовсе не походил на человека, поджидающего гостя. Когда я прибыл к нему, он играл в теннис. На нем была белая сорочка с открытым воротом, рукава сорочки закатаны. Он, видимо, всецело был поглощен игрой; на круглом смуглом лице его сверкали капельки пота.
