— Вот и пусть дружинники смотрят, — согласился Гулямов. — Берешь или нет, наконец? Как члена горкома спрашиваю! Или приеду и соберу у тебя партбюро, чтобы с тебя ответственность снять!
— Дай подумать, Мурад Гулямович. Я бы и сам хотел посоветоваться с коммунистами. Не сегодня же их забирать! Прикинуть надо, куда работать поставить, где жить будут. Они же, наверное, ни черта делать не умеют, кроме как воровать.
— Возможно… Учите! Научатся, если захотят.
Сергей Петрович встал, не отрывая трубку от уха, поглядел в окно, за которым виднелось хитрое переплетение труб сернокислотного цеха и гофрированные, из шифера, бока сырьевого склада. Снизу, из вестибюля, донесся приглушенный лестничными маршами и дверями долгий звонок: кончился рабочий день сотрудников заводоуправления.
— Сегодня уже ничего не успеем. День кончился.
— Ладно. Завтра заберете. Как думаешь, подо что здания использовать лучше, Сергей-ака? Хорошие здания, прочные…
— Прочные… Швейной фабрике отдайте… Или под склады.
— А если больницу?
— Души преступников лечили в казенном доме, теперь недуги телесные. Что ж, в этом есть что-то символичное! — пошутил Дорофеев.
— Может быть, и так. Там, говорят, даже цветов и деревьев, как в парке… Ну, значит, завтра?..
— Да, если не против, сегодня смотри тюрьму без меня. А завтра приедем за пополнением рабочего класса…
— Ты так не шути! Из них нам делать рабочих! В частности, тебе. Отвечать за них нам, никому больше…
— Правильно все это. Завтра за ними парней пошлем из штаба народной дружины. Как думаешь? Или самому ехать?
— Смотри сам. Ну, у меня больше вопросов нет, когда привезете на завод — позвони.
— Непременно.
Дорофеев положил трубку, потер пальцами покрасневшее ухо, аккуратно сложил бумаги, лежавшие в развернутой папке, и завязал тесемкой. Затем поднялся, прошелся по ковровой красной дорожке до двери и обратно, вдоль длинного крытого бледно-зеленым сукном стола, за которым проводил совещания.
Был Дорофеев чуть ниже среднего роста и, несмотря на пятьдесят с лишним лет, по-юношески строен и подвижен. На матовом с небольшим загаром лице привлекали внимание серые широко поставленные глаза, которые смотрели на все — и на собеседника, и на окружающие предметы — с чуть иронической доброжелательностью и интересом. Сегодня он был одет в серый спортивного покроя пиджак, узкие чуть посветлее пиджака брюки и черную трикотажную рубашку. Засунув руки в карманы пиджака, наклонив упрямо голову, он задумчиво разглядывал блестящие острые носки черных туфель. Подошел к столу, снял трубку.
