— Бульон-то варишь ей? — продолжал старик.
— Варю… А что толку? Сам и съедаю… Сдохнет, наверное.
— А доктор что говорит, ветеринар?
— Укол, говорит… Чтобы не мучилась… Ну, давайте выпьем!
— Разлей, Вася! А я еще грибков принесу. — Андрей Михайлович поднялся, ушел на кухню.
Ольга привалилась грудью к столу, сплела пальцы на коленях, положила подбородок на белую скатерть. Снизу посмотрела внимательно на Василия.
— А меня ты… тоже, как собаку, подобрал, да? Калечную! Пожалел, да? К себе поведешь… бульонами поить, да?
На кухне что-то загремело, — видно, выскользнуло из непослушных рук Андрея Михайловича.
— Пойду посмотрю. — Василий поспешил на помощь.
Андрей Михайлович ложкой доставал из баллона грибы.
— Послушай, Вася, она ведь совсем плохо одета… Даже чулок, заметил, нет… Тс-с-с! — он прижал палец к губам. — Замерзнет девчонка.
— Да… Вижу.
— Помочь ей надо. Гонорар я получил… Не очень много, но все же… Как бы это потактичнее сделать?..
— Может, и надо… Не знаю… Не возьмет… У меня — точно не возьмет!
— Что, субтильная девушка, да? Попробую я. Со старика какой спрос?..
— Попробуйте. — Василий достал из заднего кармана брюк кошелек, вынул все деньги, кроме мелочи. — Я в долю. Предложите. Только не говорите, что и я дал.
— Завтра воскресенье. Вот и пусть оденется. Тс-с-с! На, неси грибы. А я чайник поставлю… Да, послушай-ка… Скажи, чем она тебя заинтересовала?
Василий зачем-то поставил грибы на кухонный столик, вытер ладони о грудь клетчатой ковбойки, смешался.
— Сам не знаю. Не надо только ей, по-моему, с этими двумя встречаться. Ну, с которыми из тюрьмы на завод попала. Не будет видеться — не будет влияния плохого, уверен — человеком станет. Она какая-то не как другие, мне кажется.
— С чего ей быть как другие! Ну, смотри.
— Она сейчас вот сказала мне: ты, говорит, как эту собаку меня подобрал? Пожалел?
— А ты что? — Андрей Михайлович пожевал тонкую губу.
— Ничего… Вы меня как раз и позвали… «К себе, — спросила, — поведешь? Бульоном поить будешь?»
— М-да-а! Дела! Ну, пошли…
Они выпили еще по рюмке. Василий приглядывался к Ольге: щеки у нее разрозовелись, глаза под удивленно вскинутыми бровями то распахивались широко, то щурились, будто пытаясь разглядеть что-то очень далеко?.. И молчит. Все время молчит. «Чего она еще может выкинуть? Какой фортель?» — думал Василий.
Старик поставил долгоиграющую пластинку, вернулся, сел, оперся высоким лбом о ладонь.
— Андрей Михайлович! — нарушила молчание Ольга. — Вы, правда, Ленина видали? Живого?.. Он мне сказал, — кивнула на Василия.
