С тобой моя тревога | страница 2
— Сбейте оковы, дайте мне волю…
Появился начальник тюрьмы майор Турсунходжаев.
— Не свалитесь, Дурнов! Осторожнее! — прикрикнул он на того, кто сбивал вывеску.
— Я ее мигом, гражданин начальник! — ответил тот. — Я аккуратненько!
Турсунходжаев дождался, когда сбитая вывеска, жестяно гремя, повисла на последней петле.
— Что же стену как изуродовал, — заметил он. — Народное добро ведь!
— А я, гражданин начальник, завсегда с ним так, — весело и зло откликнулся Дурнов. — У меня специальность такая… — И с еще большим ожесточением принялся долбить кирпичи.
— Могила тебя исправит, Дурнов! А ну, слезай живо!
— А обед будет сегодня? — глумливо спросил сверху Дурнов. — Есть охота, гражданин начальник!
— Сейчас в ресторан позвоню. Закажу. Вам отбивные? Или лангет?
— Отбивные по ребрам! — хохотнул Дурнов. — Можно каклету по-пожарски. Или бефбризу… — Дурнов неторопливо спустился на землю.
Охранник помог Дурнову занести во двор вывеску и лестницу, проводил заключенного в камеру.
Через некоторое время он вышел из ворот тюрьмы с сумками в руке. Турсунходжаев не шутил, когда обещал Дурнову ресторанный обед: охранник направился в ближайшую столовую.
В тюрьме осталось трое заключенных. Завтра истекал срок их заключения. Двое мужчин и женщина. Сегодня мужчин свели в одну камеру. Накануне с каждым из них беседовал начальник тюрьмы.
— Что дальше думаете делать? — спросил он каждого. — Зима начинается. Вы могли бы устроиться на работу здесь, на одном из заводов. Подумайте…
— Подумаю, — сказал Дурнов. — Можно и здесь зиму прокантоваться.
Одинцов тоже пообещал подумать.
…Дурнов вернулся. Прогремел за спиной тяжелый засов.
— Чего вызывали-то, Мокруха? — С верхних нар спрыгнул второй обитатель камеры.
— Трудился, Ванюша. Вывеску тюремную сбивал…
— Если бог не фраер, скостит тебе за это пару грехов… А как же без тюрьмы-то, а? Нас-то куда потом?
— В санатории будут сажать, — рассмеялся Дурнов. — Потерпи, Цыган! Ох, и гульнем скоро! На всю катушку закатимся! И девочки будут, и все будет!
— Курева не достал, Мокруха?
— Достал, Ванечка! И подарочек тебе есть!
Дурнов отвернул полу пиджака и извлек из внутреннего кармана георгин.
— Как удалось-то?
— Купил, нашел, едва ушел. Еще бы дали, да ладно не поймали!.. Нюхай на здоровьице, Ваня!
Иван Одинцов принял цветок на широкие ладони и пошел туда, где было светлее, — под небольшое оконце.
Он стоял и бережно расправлял на ладони измятый, почерневший на изломах, сочный лапчатый лист георгина. Сам цветок был невредим: ярко-красные лепестки его на острых кончиках были белыми, они казались маленькими язычками веселого костра, уместившегося на большой ладони Ивана Одинцова, или Цыганка, как его звали за черные кудри и южную смуглость кожи, за большие веселые глаза под крутым изломом бровей. Нижняя губа его была изуродована шрамом. Молчал ли Цыганок, прислушиваясь или приглядываясь к собеседнику, улыбался ли — с лица не сходило насмешливое выражение, которое придавал шрам.