Нета поежилась, села и обняла себя за плечи. Сто семьдесят, сто семьдесят один… Если Корабельник попробует увести ее силой, она… что она сделает? Убежит? Улетит?.. Конечно, нельзя бросать друзей, но ведь она им не нужна. Совсем не нужна. Зачем она им? Петь колыбельные? Она научит… научит, например, Раду. Или Жюли. На шхуне от меня все равно будет мало проку: я так боюсь воды, что, пожалуй, на все время пути забьюсь куда-нибудь в трюм… где у корабля трюм? Кажется, внизу.
Тошка, Тошенька, где же ты?.. Двести десять, двести одиннадцать… Алиса на меня даже не смотрит. И правильно. Все из-за меня. Если бы я догадалась пойти в лазарет, Тритон бы не выбрался на стену. И ничего бы не случилось.
Нета натянула рукава кофты на кисти рук, плотнее прикрыла замерзшие колени платьем. Как тут холодно, наверху! Двести тридцать два… Кто-то кричит?.. Нет, это чайка. Нет, все-таки кто-то кричит!..
Она вскочила и огляделась, но кругом было пустынно, только океан глухо шумел, набегая на камни.
Но я же ясно слышала свое имя?.. Вот опять: «Нета!..»
Она пошла по стене, вглядываясь то в небо, то в кромку воды, пенившуюся среди камней. На камне кто-то сидел. Нет, показалось. Или все-таки человек?..
Темное пятно пошевелилось. Нета замерла на стене, не зная, окликнуть или подождать. Пришелец поднялся на ноги — не человек, слишком высокий для человека, а для лесника слишком хорошо сложен, — поднял голову и посмотрел в ее сторону. Он был слишком красив… даже для отродья. Луна ярко освещала его лицо, и Нете показалось, что это лицо приблизилось к ней, как под увеличительным стеклом: чуть прищуренные серые глаза, прямой нос, насмешливый нежный рот. Рот произнес: «Нета».
Она вздрогнула и отшатнулась.
— Ты кто?
— Ты меня не узнала? — голос у него был страшно знакомый. — Я Крысолов.
* * *
— Тебе померещилось, — сказал Корабельник хмуро.
— Не померещилось, — Нета упрямо смотрела в пол. — Я его видела как тебя.
— Хорошо, куда же он делся? — Корабельник встал и отошел к окну.
Нета пожала плечами.
— Не знаю. Пропал. Помнишь, как Оракул?.. Ну вот.
— Ты кому-нибудь говорила?
— Нет. Только тебе.
Корабельник прошелся по кабинету, остановился у стола, потер виски.
— Надо уходить.
— Я останусь.
— Нет.
— Я останусь, Учитель. Теперь — тем более.
Нета так и не подняла головы, но вся ее фигура выражала решимость и непреодолимое упрямство.
— Ты с ним разговаривала. — Корабельник не спрашивал, а утверждал, даже как будто в чем-то обвинял Нету.
