— Выбрасываю белый флаг.
Припоминаю, что на этом решении мы остановились и начали спокойно ждать, каким образом Викорн будет использовать меня в новой должности, за какие такие подвиги он собирается платить мне четверть миллиона бат в месяц.
Похоже, Викорн уже все придумал.
Но так ли это? За долгие годы мне не раз приходилось наблюдать блестящие стратегические ходы полковника, и я понял, в чем состоит природа его гениальности — в импровизации. Его планы представляли собой общие мысли, как одолеть своего главного врага — генерала Зинну из Тайской королевской армии, и их он приспосабливал к конкретным обстоятельствам. Не думаю, что даже Викорн мог помышлять о чем-то настолько странном, как тибетец по имени Тиецин.
Прошел по крайней мере месяц с тех пор, как я стал консильери при нашем полицейском крестном отце. Я даже успел получить чек на сумму, в тридцать раз большую, чем зарабатывал раньше, когда не имел титула консильери, хотя занимался ровно тем же самым. Тогда-то меня и вызвала секретарь полковника злющая лейтенант Мэнни.
Я сидел за столом и испытывал чувство вины из-за того, что внезапно стал богаче всех честных полицейских парней. Вот только таких совсем не много, так что я зря себя изводил. И одновременно размышлял, не унаследовал ли я от давно потерявшегося американского папочки-солдата болезнь фарангов мучить себя обвинениями. В результате раздумий я понял: нужно что-то сделать, чтобы заслужить деньги, — пусть даже незаконное и дурное, пусть даже это приведет меня на пару сотен лет в ад, куда попадают наркоторговцы. (Трансформация мифа о Сизифе: ты вечно толкаешь камень вверх по склону горы к находящемуся на вершине огромному шприцу. Вот-вот готов уколоться, но тут силы покидают тебя и ты катишься к подножию. Это уготовано только для рядовых наркоторговцев, а что произойдет с их боссами, я даже не решался представить.)
— Двигай сюда, босс требует, — рявкнула Мэнни.
Я постучал в дверь Викорна, можно сказать, даже властно, дождался его «да» и, войдя, обнаружил, что мой начальник стоит у окна с выражением на лице, которого я ни разу у него не замечал. Слово «недоуменное» не вполне соответствовало тому, что я увидел.
Викорна словно мучила жуткая дилемма: верить или не верить внезапно привалившему незаслуженному счастью. Он повернулся, посмотрел на меня, покачал головой и, не проронив ни слова, вернулся к столу. Я пожал плечами и, не спросив разрешения, сел напротив. Долго-долго глядел на портрет его величества нашего обожаемого короля, который висел над плакатом, демонстрирующим все страсти полицейской коррупции. Викорн по непонятной причине любил этот плакат — видимо, потому, что в нем раскрывались источники его богатства и в моменты напряжения он приносил ему утешение.
