— Ты занимался спортом?
Он рассмеялся.
— Футболом, некоторое время. Мне больше нравился хоккей. Больше возможности бить людей. Но, на самом деле, я не командный игрок, так что я попал в штрафной бокс примерно в два раза чаще, чем кто-то еще. Не так весело. — Он молчал несколько секунд, потом сказал: — Я полагаю, ты знаешь, что Моника бегала за мной некоторое время.
Это ее удивило.
— Моника Морелл? Ты имеешь в виду, за тобой, в смысле…
— Я имею в виду, она подсовывала мне действительно грязные записки и попыталась сорвать мою одежду в чулане однажды. Это, я думаю, было для нее любовью. Но не для меня. — Его лицо ожесточилось на мгновение, а потом расслабилось. — Я послал ее прочь, и она разозлилась. Остальное ты знаешь.
Шейн считал — и у Клер не было причин сомневаться в этом — что Моника развела огонь, от которого сгорел его дом, погибла его сестра и разрушилась его семейная жизнь. Эта рана никогда не исцелиться; он всегда будет ненавидеть Монику с сильной страстью, что было в двух секундах от насилия. Не то, чтобы Моника не провоцировала его большую часть времени; она, казалось, наслаждалась яростью Шейна.
Клер не могла придумать, что сказать, так что она снова поцеловала его, и это было сладко, тепло, немного его отвлекло. Ей не следовало ворошить это, подумала она. Ему не хотелось думать о тех днях совсем.
— Эй, — сказала она. — Я не хотела…
— Я знаю. — Его улыбка вернулась, и она подумала, что он вернулся в здесь и сейчас к ней, вместо плохого былого времени. — Рад, что тебя не было здесь при всём этом, на самом деле. Я не был действительно таким хорошим, каким стал потом. Плюс, если ты хочешь знать правду, я был своего рода придурком в выпускном классе.
— Все мальчики придурки в выпускном классе. И, в основном, в средней школе. И потом они вырастут, чтобы стать придурками. — Она снова поцеловала его. — Но не ты, Мистер Барбекю.
— О, блин, Ева просто так это не оставит, да?
— Не похоже. — Она почувствовала, что тоже улыбается. Шейн всегда вытаскивал какую-то сумасшедшую жилку в ней, которая, она не думала, что была в ней — это, возможно, беспокоило ее родителей так сильно в них обоих. Но Клер нравилось это. Когда она была с Шейном, она чувствовала… чувствовала, как кровь стучит в ее жилах, чувствовала, что каждый нерв просыпается, оживает и жаждет прикосновений. Все было ярче, яснее, чище. И немного сумасбродно, но это хорошо. — Хочешь выбраться?
— Может быть, мне надо принять душ. Я пахну потом и барбекю.
