— О! Нет! Только не писатели! Скажите лучше как-нибудь по-другому, труженики пера, например.
— Почему? — (Я.)
— Надо спустить эту профессию с небес на землю.
— А я вовсе не нахожу, что мы на небесах. Писатель, интеллектуал, как правило, для людей козел отпущения. Как и все прочие интеллектуалы. Тут, по-моему, вполне уместно процитировать «Фигаро»: «Если бы генеральных директоров подбирали исходя из требований, предъявляемых к интеллектуалам (бескорыстие, принципиальность, непогрешимость), то с кандидатами было бы туго».
— И тем не менее мы все-таки в особом положении…
— В какой-то мере. Но…
— …буржуа…
Ну вот, наконец-то договорились! Там, где произнесено слово «буржуа», добавить больше нечего.
— Вам не кажется, что порой слово «буржуа» употребляют в том же смысле, в каком нацисты употребляли слово «еврей»? — сказал кто-то, опередив мои мысли.
Мне чуждо всякое проявление расизма, и стыдиться того, кто ты есть — писатель или буржуа, по-моему, не лучший путь к самосовершенствованию. Эти писатели, которых так смущает их профессия, — на мой взгляд, она ничем не хуже других, — в конце концов начинают смущать меня. Мне гораздо больше по душе маленькие собрания секций, где речь идет о том, кто будет расклеивать афиши и распространять листовки, и где никого особенно не интересует, писатель ты или нет.
— Значит, вы полностью отделяете политическую деятельность от творчества? — спрашивает меня молодой человек в очках, с красивыми бархатными глазами.
— Я отделяю?.. Ни в коем случае. Все взаимосвязано. Мои политические убеждения и моя вера неизбежно присутствуют в том, что я пишу, потому что я стремлюсь отразить мир как единое целое. Но у меня нет власти над тем, о чем я пишу, и я не могу вычислить, какую пользу это принесет для политики и для религии.
— То есть вы принимаете себя как писателя, — допытывается, окончательно погрустнев, красивый молодой человек.
— …Конечно…
У него опускаются руки.
И чем больше я прочитываю рукописей и книг, с тем большим удивлением убеждаюсь, что очень многие писатели стыдятся того, что они писатели, — бесконечные увертки, извинения, сложные маневры, лишь бы только избежать постыдного признания: я пишу книгу. Что касается меня, я рассказываю историю, рисую пейзаж, изображаю мир внутренний или внешний, я пробую сочетания красок, слов, я выговариваюсь, смотрю как бы со стороны или проникаю внутрь, стараюсь быть понятой, иногда высказываю свое мнение о том, что вижу, что рассказываю, а иногда его у меня нет, и я сама не очень хорошо понимаю, что у меня получилось, я смотрю на свое творение, как смотрят на своих детей, таких близких тебе и таких далеких: я сделала, что смогла, теперь их очередь. И очередь читателей составить о них свое мнение, сделать какие-то заключения. Я внесла свою лепту. Велика она или мала, не мне судить, и не так уж это важно. Но краснеть из-за своей работы — нет, никогда.
