— Габриэлла, — отвечает она и слегка пожимает своими узенькими плечиками. — Почему вы пишете?
— В первый раз мне захотелось писать, когда я прочла рассказ, который мне не понравился. Мне было девять лет. Кажется, он был напечатан в «Неделе Сюзетты» и назывался «Алмаз из Сингапура». Английские ученые отправляются в Индию в поисках бесценного алмаза — он украшает изваяние таинственного Будды, скрытое в какой-то пещере. Проводник, «лживый туземец» и «фанатик», предает их, и им предстоит пройти через множество страшных испытаний (они брошены на съедение крокодилам, но в последний момент их спасает благородный молодой индус; они блуждают в джунглях, и предатель подсыпает отраву в карри — это для местного колорита, — но они снова спасены, а маленький преданный бой, их спаситель, умирает, съев большую часть рокового карри, и т. д.), прежде чем, наказав предателя, они вернутся с алмазом в Англию и, разумеется, принесут его в дар Британскому музею. А мне нравился этот предатель. Я считала, что автор рассказа ошибается, называя его «лжецом» и «фанатиком». Мне казалось, что этот человек был совершенно прав, когда путал карты англичанам (которым вообще куда лучше было бы сидеть дома) и защищал своего «идола». И я решила, что автор исказил факты, словно речь и в самом деле шла о подлинной истории (впрочем, все истории в известном смысле подлинные). Лакдар Мокри (я до сих пор помню его диковинное имя) на самом деле не был ни трусом, ни обманщиком. Он был красив, возможно, немного диковат и должен был в конце концов восторжествовать. Он выкрадет алмаз из Британского музея, а англичан постигнет таинственный рок, один за другим они умрут, проклятые Тутанхамоном (мои представления о восточной экзотике были весьма туманны).
Потом, глубоко потрясенная тем умственным усилием, которое потребовалось от меня, чтобы реабилитировать героя, я в него влюбилась. Я думала о нем по вечерам перед сном. Я шептала его имя как заклинание. Я представляла себе темноволосого красавца, который склоняется ко мне и слегка гортанным голосом благодарит за то, что я так хорошо поняла его душу.
Габриэлла Ленуар поправила очки на носу (у нее маленький хорошенький носик, даже несколько фривольный для ее серьезного лица) и безапелляционно заявила:
— Это анекдот.
— Да?
— Да.
— У меня нет любимых писателей. У меня есть каталог образов, слов и красок. Впрочем, одна страничка из Поля Феваля — да-да, из его «Черных одежд» — произвела на меня огромное впечатление. Он описывает совершенно забытое искусство рисовальщиков-хроникеров. Это были ремесленники, сродни ярмарочным актерам, они рисовали что-то вроде гигантских комиксов, реалистически изображая самые волнующие события XIX века, убийство Фуальдеса, например. А потом рассказчики ходили по деревням с этими рисунками и старались как могли рассказать про все эти кровавые истории, иллюстрируя их картинками. Я бы тоже хотела ходить вот так по деревням, а Жак мог бы нарисовать для меня картинки, но я не уверена, выдержу ли конкуренцию с вечерними газетами…
