— Она мне напомнила мою бабушку, — объясняет он, отводя свои увлажненные глаза, когда дама (венгерка) удаляется. — Работать у нас ей, конечно, не под силу, не тот возраст, но она так расстроилась!
— А куда-нибудь еще она не пыталась устроиться?
— Конечно, и не раз, но ей нигде не нравилось. «Все французы грязнули и жадюги!» — так она мне сказала.
Наконец ко мне нанимается весьма энергичная девушка.
— Я чувствую, что буду здесь счастлива, — говорит она.
Она умеет отвечать по телефону, стряпать и изъясняется даже чересчур изысканно, что вызывает беспокойство.
— Может, вам лучше поискать место секретарши? — робко спрашиваю я. Она мне кажется слишком прекрасной для нас.
— Нет-нет, вы мне подходите.
Мы назначаем встречу на понедельник, на одиннадцать часов утра. В одиннадцать — никого. Проходит день, еще один… Снова пустыня, где громоздятся горы грязной посуды.
— Ты считала, что она слишком хороша для нас, наверное, тебе удалось ее убедить, — объясняет Жак, смирившись с судьбой.
И снова начинается эпоха поисков прислуги.
— Что у тебя за платье, просто прелесть! — восхищается Аллегра. — Ты видела рыжую юбку у Жанны — какой красивый цвет! Что скажешь о персидских ситцах, которые носят в этом году?
Она обращает внимание на наши юбки, пояса, туфли. Она замирает у краешка стола и как завороженная разглядывает фотографии в «Вог», «Элль» или «Мари-Клер».
— Посмотри, какое потрясающее сочетание цветов! И эти карманы полукругом — это что-то новенькое, не правда ли?
— У Аллегры, — говорит Жанна, — в голове одни тряпки. Не знаю, думает ли она когда-нибудь о чем-то другом.
Может, и так, не знаю. Аллегра хочет ребенка, но ее муж Рене против. («Произвести на свет ребенка… такая ответственность… вся политическая конъюнктура… бомба…»)
— Он боится, что шум помешает ему работать, — безмятежно объясняет Аллегра, — но когда ребенок появится, он привыкнет.
И она готовит приданое. Рене обличает раскол левых сил, сделку правых, непоследовательность церкви, ничтожество интеллектуалов, пошлость всех остальных.
— По утрам он пьет у меня теплый лимонный сок, — нежно говорит Аллегра. — Я считаю, что у него больная печень.
Ко мне рвется один сумасшедший автор. У нас в гостях Аллегра. Мы с Жаком держим совет. Если я приму его, не поощрю ли я тем самым его безумие? А если не приму, не уклонюсь ли тем самым от своего долга перед издательством, которое… Мы вспоминаем писателей прошлого, страдавших нервными расстройствами, мы говорим о неврозе как социальном явлении, о бессилии властей и психоаналитиков. Время идет. Долорес в смятении просовывает голову в дверь: «
