— Может, тебе положить еще баранины? Овощей?
Куда там. Аппетит у нее пропал. И немудрено.
— Вот из таких людей рождаются самые настоящие изменники…
— Ошибаешься — скрытые фашисты, и это тем более опасно, что они сами о том не подозревают.
— И все-таки можно допустить… — надрывается Жак.
— Если мы начнем что-то допускать, нам придется допустить все, — степенно заявляет Даниэль, этот подрастающий Фукье-Тенвиль.[6]
Я вкладываю в свой крик всю силу отчаяния:
— А «Свинарник»?[7] Ты видела «Свинарник», Андре?
Увы! Андре тоже захвачена воинственным пылом, но не может его выплеснуть, так как Жак с Даниэлем не дают ей такой возможности, и поэтому, не обращая внимания на мой крик души, поворачивается к Венсану и Софи, его тринадцатилетней подружке, которые пребывают в полной растерянности.
— Да о чем же они спорят?
— О чем они спорят, дети мои? О самом главном, об ответственности человека. Разве вы не понимаете?..
Все кончено. Я понуро бреду за сыром в сопровождении Бобби: он стонет, обхватив свою кудрявую голову.
— Конец света, просто конец света!
Гостья ушла около десяти, до конца оставалась любезной, но была бледна, под глазами залегли круги, жаловалась на мигрень.
— Как у тебя оживленно! — сказала она вежливо.
Наутро в ванной — отбой, Жак и Даниэль терзаются угрызениями совести.
— Мы испортили ей вечер…
— А ведь она такая симпатичная…
— Красивая и не глупа…
— Больше она к нам ни ногой… Что делать?
— Если позвонить ей и извиниться, она решит, что мы над ней смеемся…
Жака озаряет идея:
— Мы пошлем ей букет цветов.
— Неплохо, — оживляется Даниэль. — Но я думал, мы сейчас совсем на мели?
— Неважно. Напишем ей несколько любезных слов. И отправим с букетом!
Акт искупления совершен в тот же день. Вечером мы втроем — Жак, Даниэль и я — идем на коктейль, устроенный в честь моей мамы. Даниэль встречает там одну знакомую, юную девицу, только что обручившуюся. Они болтают в уголке. Занятая своими светскими обязанностями, я не сразу замечаю, что Жак уже успел присоединиться к молодежи. Подхожу к ним, и как раз вовремя.
— Как прекрасно, что у вас есть убеждения, — слышу я. — Вот у меня так их вовсе нет, никаких…
Я бросаюсь на выручку:
— Умоляю вас! Вспомните про вчерашнее!
Они успокаивающе кивают мне головой. Тут в меня вцепляется мама, которая хочет представить мне новых гостей. Ухожу с тревогой в сердце. Возвращаюсь через двадцать минут и вижу Жака крайне возбужденным, Даниэля чрезвычайно спокойным, девушку — чересчур румяной.
