— Да, — прерывает крошка, — как здорово, что вы согласились с ним встретиться. Он очень боялся, все твердил: «Теперь, когда она стала такой знаменитой, она может меня и не вспомнить…»
Меня захлестывает волна веселья; как только мне поведали о «прискорбной истории с подделками», моя симпатия усилилась. У меня явная слабость к мошенникам.
— И напрасно боялись! — говорю я, с удовольствием включаясь в игру. — Помните, как вы приходили к нам на Руайе-Коллар, Даниэль был тогда совсем маленький и всегда забирался к вам на колени.
Он кидает на меня жалобный, заговорщический, грустно-ироничный взгляд — подлинный шедевр. Я больше не жалею о потраченном времени. Раз уж я смогла доставить им обоим немножко удовольствия… Ему ведь так хотелось блеснуть, а она так чувствительна к той единственной роскоши, которую он может ей предложить, — знакомство с кем-то, чье имя появлялось в газете или лицо — в телевизоре.
Ее книга… Сборник стихов, к которым «старый друг», должно быть, приложил руку. Этот пресный высокопарный текст больше подходит к ее глазам, чем к тому, что она может изречь. Само собой разумеется, издать это невозможно.
Он:
— У меня есть кое-какие сбережения, уцелевшие после катастрофы. Как вы считаете, на средства автора?..
— Видите ли, на средства автора… Ну, в общем, я посмотрю, попробую…
Крошка загорается радостью и очень хорошеет. Ее напечатают! Благодаря ему! Они смотрят друг на друга, пожимают друг другу руки…
— Я был совершенно уверен… Я знаю, чего стоит Доминика… Ах! Она не из тех девушек… Бриллиант чистой воды, весенняя свежесть… Это будет так заметно на фоне современной литературы, цена которой…
Как нам необходимо верить в чистоту! Никакой иронии не чувствуется в этом голосе, который, сорвавшись от глупого волнения, становится вдруг просто старческим. И все же, могу поклясться, этот разодетый старик как раз из тех, кто по вечерам с притворным смирением слоняется возле издательств в Сен-Жермен-де-Пре…
— Я сделаю все, что смогу. Все, что смогу.
Ничего особенного мне делать не придется. Что можно сделать с этими перепевами Ламартина, которые могли бы (и меня заразило обилие сослагательного наклонения, она им так гордится, эта парикмахерша), которые могли бы принадлежать моей бабушке? Я сделаю кое-как поправки, постараюсь не допустить, чтобы они потратили слишком много денег… Только это я и смогу…
Возвращаясь после этого свидания, я упрекала себя в черствости. Почему я так долго упрямилась? Что во мне такого драгоценного, почему я должна беречь себя, как дефицитный товар, только для избранных, достойных? И на каком основании Котик со своей Антигоною не достойны встретиться со мной? Видно, во мне в который раз заговорила домохозяйка. Нечего беречь свое время, надо растрачивать себя. Если все это на вес золота, тем лучше для других. А если просто песок, тем лучше для меня, тогда я почти задаром создам себе иллюзию душевной широты.
