Орда скурилась льна, и речи наползали,
Хан чудом встал, плющ цвел, но точно по спине,
Примятая весна спала, жил юг во мне
Близ паха у дверей, в анальном этом зале.
Пилястры брызжущих кровавленных азалий,
Мораль для поросей — сверяться по стене.
Раздетые тельцы в предвратной вышине
Тыл спермой спелою последнего вязали.
Я чищу мак: парит от пагубных ночей
Петля, отмучив роль не путанных лучей.
Коль семя впишется в непахнущем убранстве
И боль ятра — на ритм дорической игры,
Горят в задымленно-закуренном пространстве
Не всем пред лезвием запретные миры.
Смердящий рыхлый грех, прорвав бескровье льда,
Растешь ли ты штыком, военно отметая
Владенье прочерка, где мертвенеет стая
Лишений, чей ответ пронзали холода?
Там стержень дарственный ковался навсегда.
Он гробит — так его завила сталь пустая,
Но мысли не прочел, пусть ныне, здесь, не тая,
Свежа, — под литием червонная вода.
Он в песне опрядет испитый этот холод,
Сквозящий речью плод повергнут и расколот,
Но не размолот бред, где звенья пленены.
Отныне отрезвлен зиять охранной льдиной,
Заплыл, напуганный, в стремительные сны
Исправник избранный добычи лебединой.
Взвит стоном в трепетно жир чующем костре
Я раги не пропел — о, гумус прелой крови,
Семейный документ на пращурном покрове,
Провисший на мгновенно сдвинутом одре.
Забейся в меченой пропахшей мишуре!
Слов не кромсай, не брей, но в ране, что багровей,
Темней, плескался век, мигает синус брови.
Виной о, похоть — ты, зияя в серебре!
Кто тих лежал под тиной мокрой и безлунной,
Не ярил зев над текстом в виде жрицы юной,
Тот — мох, и не готов он лихорадить мне.
О, масса-мозг в дыре, что зрима грустным светом,
Ты прей, животная, соси меня во сне
И поры горла утром склей холодным цветом!
Умаяв ночь и стыд, в ком тело сбилось густо,
Твой локон грел ей пуп, а ждал короны страх.
Как в брешь сумел вбить логос
в шхеру брюк, но пусто:
Напев горит в дыму, ее мечты — в кострах.
И с чувством трогал перси приторного бюста,
И тискал пах за пух о прежних вечерах.
Сумел лишь сжать ей в пройме влагу и стоусто
Желаний стих извлечь, как лирень на пирах.
Не ты ли, пряча уд, во тьме вещал о крахе —
Так дикари поют порой о бренном прахе,
На лике липок пот и пенист смех из уст —
Пил трезво пресный яд под теснотелый хруст,
Под треск и крест корост стонал, простея в страхе,
Кость трупа, прель простат —
лист чист, час част, ты пуст.
