– Маш, ты должна выбрать! Я просто знаю, чем все это закончится. Ты зацепишься на съемочной площадке – пойдешь работать, потом книги – это вечные редакторские правки и журналисты, ты перестанешь бывать дома, и все закончится. Мне нужна женщина, а не рабочая лошадь с прокуренными волосами!
– А если я просто продам сценарий и дальше все будет, как есть?
– Ты же прекрасно знаешь, что так не получится.
– Ты не понимаешь, я хочу быть для тебя идеальной, но я не хочу, чтобы меня постоянно пытались переделать – лепили из меня что-то. Макс, ты все равно бессменный житель моего сердца, но я ухожу, мне пока рано отдавать себя целиком… Я не готова. Утром я уеду.
Уход от мужчины – это как прыгнуть с парашютом, дни мучений и сомнений, много минут сдерживающего инстинкта самосохранения на выпаде – один решительный шаг и свобода.
Мой первый выход в открытый космос состоялся, да, вниз что-то тянуло, но мне абсолютно не требовался пол, чтобы стоять ровно.
– Я птица сильная! Птица гордая!
Раз уж отношения потерпели полное фиаско, я решила признаться и рассказать все про частного детектива.
– Знаешь, что ты сделала? – тихо сказал Макс. – Ты уничтожила все в наших отношениях. Я откладывал эти истории на потом – я был уверен, что расскажу их честно своей жене, когда мы будем вместе завтракать на веранде, да или просто сидя в пробках, когда ты как всегда будешь забираться с ногами на сиденье.
Макс не кричал. Не ругался.
– Хорошо, я наутро уеду.
– Давай я отвезу тебя домой прямо сейчас – ночь ничего не изменит. Знаешь, что самое странное, еще две недели назад женщина, которую я любил больше жизни, сломала свою карьеру, сфальсифицировав диагноз, и готова была целиком отдаться мне. Но я выбрал тебя. Из ответственности, потому что не мог бросить. Я хотел от тебя детей. А ты куришь в кабаках с мужиками…
– Я так и думала насчет ее диагноза. Так вот почему ты купил ей балетную студию.
– Это тебе тоже твой горе-сыщик сказал?
– Нет, это дошло до меня сплетней от мамы, которой рассказали Брушевские.
– Кто бы сомневался.
Макс закурил, смахнул снег, дождь и лед как на дне коктейля с лобового стекла. Попросил меня сесть в машину.
Я слышала лай соседского бернского зенен-хунда и не могла сдержать слез.
Наутро все пройдет. Наутро станет легче.
В моменты личной драмы работа спасает как никогда. Потому что, если бы сейчас не было работы, меня бы уже ничего не спасло и мои чувства порхали по комнате, как раненый попугай, все крича: «Позвони Максу! Вернись!»
