До приезда Василия Ивановича оставалось двадцать пять минут.
Я чувствовала себя обнаженной. Так странно многим людям снится, что они оказываются голыми на улице – мне пока ни разу. К чему бы это?
Соседи по лавке открыто обсуждали закрытие книжного на углу – что уже отгородили часть зала, скоро совсем мало книг останется, говорили о Вишневском – разговоры были банальны, но миролюбивы. Вокруг слонялись голуби, то взлетая, то продолжая свой незамысловатый крестный ход. Некоторые из них, не стесняясь, подходили к людям с вопрошающим выражением глаз, – привыкшие, что старички да старушечки достанут из хозяйственной сумки полиэтиленовый пакетик многоразового использования и начнут кормить остатками собственного хлеба, без жалости и сожаления прощаясь с едой.
Меня передернуло от этих мыслей. Нет, это все происходит в параллельном мире.
Я хочу есть. Как в детстве, когда выходишь в парк кормить уток – больше всего на свете хочется макнуть кусок булки в молоко и рассасывать прямо во рту.
Голуби подбирались все ближе. Потом их что-то спугнуло… Я не услышала ни звука среди уличной какофонии происходящего. Они разом упорхнули, еще более обнажив осень, да что там осень – начало ноября, перед глазами.
На телефоне была утренняя sms от Макса: «Если ты в Москве – подъезжай в „Вертинский“ – пообедаем, у меня там по работе встреча в два, к трем жду», поэтому я и назначила Василию Ивановичу встречу здесь. А Максу ответила «ок».
Все знают эти отвратительные слова – «ок», «хор», «норм», так пусто и звонко от этого, что даже голуби оставили меня. Я хотела дождаться момента свободы и пойти в сторону набережной.
– У нас с тобой глаза цвета Москвы-реки, – написала я Другу из Бронкса.
– Такие же грязные? – переспросил он.
– Нет, такие же родные.
Вдруг я обнаружила на своем плече экскременты одного из покинувших меня голубей.
– К деньгам, – констатировала действительность. Этот факт синхронно подтвердили мои соседи по ситуации.
Пятидесятилетний смуглый мужчина, с глубокими прокуренными морщинами, он ел мороженое, и было понятно, как этот новомодный вкус пломбира его обременяет, но он ел, пытаясь из крохотных наслаждений, как из пазла, собрать одно большое прошлое.
Его пальто было смятым в изгибах, в некоторых складках затаился пепел, а в кармане льготный билет, вряд ли по инвалидности, за спиной багаж опыта, ценность которого – воспоминания.
События. Осознание. Смирение. Воспоминания. И как ни странно, в любом из случаев ностальгия.
