— Тащи, тащи мясо, старик, чевой‑то в брюхе свербит. Опосля свой грех замолю, ‑ порешил приказчик.
— Как прикажешь, милостивец, ‑ вздохнув, вымолвил Митрий и кряхтя зашагал в амбар.
Покуда хозяйка готовила мясное варево в печи, дородный, губастый Кирьяк, чавкая, поедал поставленную на стол снедь, запивал вином. А потом принялся приказчик и за мясо, кидая обглоданные кости под стол.
В избу заскочила статная баба в цветастом сарафане. Низко поклонилась приказчику и гостю, лоб перекрестила.
— Звал, батющка Митрий Саввич?
Митрий покосился на приказчика.
— Не ко времени, Устинья, заявилась. Занят сейчас.
— А ты потолкуй с бабонькой, ‑ милостиво разрешил Кирьяк, похотливо поглядывая на селянку.
— Завтра твой черед за поскотиной досматривать, баба. Приходи на двор наутре.
— Приду, батюшка, ‑ согласно вымолвила Устинья и повернулась к выходу.
— Погодь, погодь, бабонька, ‑ остановил крестьянку захмелевший приказчик.
Устинья застыла возле дверей.
Кирьяк широко зевнул, потянулся, подняв толстостенные волосатые ручищи под самый киот.
— Притомился я чевой‑то, Митрий. Соснуть хочу. Разбери‑ка лежанку, бабонька. Руки у тя проворные.
Устииья озадаченно глянула на приказчика.
— Разбери, ‑ сказал Митрий
Устинья снова слегка поклонилась приказчику и принялась взбивать пуховики.
Кирьяк кашлянул, моргнул старосте. Тот понимающе кивнул головой, молвил старухе:
— Идем‑ка, Сидоровна, во двор, лошаденку глянем.
— Отпусти ее, батюшка. Сама тебе все приготовлю, ‑ вступилась за селянку Сидоровна.
— Ступай, ступай, старая, ‑ ворчливо отмахнулся, словно от мухи, приказчик.
Сидоровна вздохнула, покачала головой и покорно удалилась из горницы в сени.
— Чья будешь, бабонька? Где мужик твой нонче? ‑ вкрадчиво вопросил Кирьяк, наливая из ендовы вина в железную чарку.
— Тутошная, из Березовки. А государь мой после покрова преставился, ответила Устинья, пятясь к двери.
— Царство ему небесное. Чать отвыкла без мужика‑то. Выпей со мной, лебедушка. Садись ко столу.
— Грешно нонче пить, батюшка. Говею.
— Ништо. Замолю и твой грех, ‑ вымолвил приказчик и потянул бабу к столу. ‑ Пей, говорю!
Устинья вспыхнула вся и замотала головой. Приказчик грозно свел очи, прикрикнул:
— Пей! Княжий человек те велит!
Вздохнула Устинья и чарку взяла. Перекрестилась на киот, где чуть теплилась лампадка над образом Спаса, молвила тихо: "Господи, прости" и выпила до дна. Обычай, оборони бог, ежели господскую чашу не допить! Закашлялась, схватилась за грудь, по щекам слезы потекли.
