Дома я ужинаю, достаю мешок. Вытряхнув пыль, укладываю в него зубочистку, джинсы, жевательную резинку, туалетную бумагу.
А с первыми петухами, если можно так выразиться про наш утренний смог, дежурный техник диверсионного отдела привозит старый унитаз с искусно нарисованными трещинами и пятнами.
Мэри с детьми на Багамах, теща на Таити, и на этот раз меня никто не провожает.
Часа через два мягкого автобусного покачивания и ходьбы по пересеченной местности я останавливаюсь у ржавого забора, ограждающего лагерь социализма от внешнего мира. Скрытно перебрасываю мешок с вещами, выкуриваю последнюю сигару на родной капиталистической земле и перебираюсь сам.
Внизу меня встречает первое непредвиденное обстоятельство: я не нахожу мешка.
Но так как настоящий профессионал всегда готов к незапланированным случайностям, то. я не расстраиваюсь, а выхожу на тропинку, сплошь усеянную окурками, шелухой от семечек и еще бог знает чем.
За первым же поворотом мне встречается прилично бритый мужик с авоськой.
— Слушай, друг, — говорит мужик. — Я по этой тропинке на Даунинг-стрит выйду?
— Это в Лондоне, — укоризненно говорю я.
— Да ну! — удивляется мужик. — А мне бабы сказали, прямо идти.
— До забора прямо, там налево.
— Ясненько, — улыбается мужик. — Вообще-то, я мир посмотреть пошел. Тоска. А ты к нам с какой целью?
— С разведывательно-подрывной.
— Но! — не верит он.
Я показываю ему справку из Лэнгли.
— Первый раз живого шпиона вижу, — удовлетворенно говорит мужик. — Не страшно?
— Привык, — успокаиваю его я. — Мусорят-то ваши? Или наши следы заметают?
— Наши! Наши! — радуется мужик. — Но ты не сомневайся, народ у нас душевный. Нигде в мире больше такого народа нету, токо у нас…
В последнем я все же сильно сомневаюсь, но молчу. Дураку ясно, что самый лучший в мире народ — американцы.
Через час я украдкой вхожу в город М., покрытый лозунгами, как больной — сыпью, отыскиваю нужный мне оборонный объект и, предъявив фальшивый пропуск, оказываюсь на его территории.
Вскоре я уже шагаю по стружке мимо работающих станков и валяющейся в лужах воды ржавой оснастки, окруженный непривычными моему шпионскому уху звуками: гулом, ревом, шипением, визгом, скрежетом и крепкими выражениями.
Курилку, этот центр местной информации, я нахожу в конце цеха. Заведение представляет собой огороженную небольшим барьером скамейку, над которой красуется устрашающе черная надпись: «Не курить!». Рядом с ней висит потрепанный жизнью плакат с превращающимся в змею окурком и заботливым предупреждением Минздрава о вреде курения.
