Тотчас к Колетт вернулся стыд, и щеки снова заалели.
– Я знаю, что я не очень хорошая жена вам, – пробормотала она, отводя взгляд: невыносимо было смотреть на мужа, и Колетт удостоила пристального внимания узоры на обивке стоявшего напротив кресла. – Сможете ли вы меня когда-нибудь простить?
– Колетт, – граф впервые за этот разговор назвал ее по имени, – неужели вы думаете, что это вы виноваты предо мною?
Она кивнула, все еще не глядя на супруга.
Ренар привстал, взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
– Так уверены? – спросил он тихо.
Время замерло, остановился свет, исчезли звуки – и словно придвинулась та расцвеченная пожарами ночь, о которой Колетт сегодня уже вспоминала. Ей было немного страшно смотреть на Ренара, и все же она смотрела, смотрела с тоскливой жаждой, словно пытаясь найти ответ на вопрос: «Смогу ли я полюбить тебя?».
Никакого ответа она не отыскала, конечно же. Ответы подобного толка на лицах не пишут.
– Моя дорогая, – сказал Ренар и отпустил ее подбородок, – вы не устаете меня удивлять. Сегодня у меня словно день открытий. То вы печетесь обо мне, и на вашем лице читается беспокойство, то вы запрещаете мне драться на дуэлях, то проявляете милосердие в отношении человека, которого видите в первый раз… Скажите, Колетт, чего еще я о вас не знаю?
– А я о вас, Ренар? – Смелость взяла верх над нерешительностью. – Я не знала, что вы любите развлекать принца подобным образом, рискуя собственной жизнью. Может, его и вас это забавляло, однако мне вовсе не было смешно! Я поклялась быть с вами всегда, в богатстве и бедности, болезни и здравии, и это не только исполняемая клятва. Я пекусь о вас, потому что вы стали не чужим мне человеком, не чужим, но по-прежнему незнакомым – ведь вы никого не подпускаете близко. Вы смеетесь почти надо всем, почти над каждым, кто окажется поблизости от вас, а некоторым и утруждаться не нужно – где бы они ни были, вы найдете для них едкое словечко. Я не могу понять, Ренар, любите вы людей или нет, что вами движет и что в вашей жизни придает ей… смысл.
Колетт никогда еще не произносила таких речей и не думала, что способна на это; нечто безвестное сотворило волшебство с ее мыслями – то ли книги из графской библиотеки, то ли разговоры с мужем, принцем, его друзьями, то ли она наконец повзрослела, – так или иначе, Колетт ощущала в себе неведомую ей ранее силу. Силу задать вопрос и получить ответ.
Лицо Ренара исказила страдальческая гримаса, но был ли то приступ физической боли или неприятие слов Колетт, она не знала. Граф вновь откинулся на подушки, взял раскрытый «Роман о Розе» и принялся обмахиваться им; страницы недовольно шелестели.
