После подробного изучения родословной своей новой семьи Колетт знала, что некий кардинал Габриэль Грамон, родственник отца Ренара, был дядей Екатерины Медичи, бесспорной нынешней властительницы французского престола. Что бы там ни говорили, именно она стояла за сетью интриг, давно опутавшей Францию и дотянувшейся до Наваррского королевства.
– Он полагает, что назревает смута, – уточнил Ренар.
– Он не знает, увы. Однако намерен выполнить свой долг и просит принца вести себя осмотрительно.
– Даже его высочество не знает, кто такой Идальго? – не удержалась Колетт. Ренар покачал головой.
– Мне кажется, что нет. Этот человек тщательно охраняет свой секрет, и хотя он действует не один, его друзья тоже хранят молчание. Бог знает, сколько народу вовлечено в этот маленький conspiraciуn mesiбnico[11].
Иногда в графе де Грамоне резко проступали его испанские черты, доставшиеся от матери, наполовину испанки.
– Впрочем, Генрих сам будет решать, что делать с этим предостережением, – подвел итог Ренар. – А сейчас я смертельно устал и хочу отдохнуть. И вам, моя дорогая, тоже требуется отдых. Ступайте, ступайте.
Кассиан не сделал ни шагу к двери, из чего следовало, что он собирается ненадолго задержаться, – у мужчин тайны от женщин, и пускай. Колетт поднялась, попрощалась с бароном и вышла.
Она долго блаженствовала в ванне с душистыми травами, которую подготовила верная Серафина, затем переоделась в более легкое платье – день еще только клонился к закату, хотя казалось, будто прошло много времени. Встреча с Идальго отодвинулась и сейчас представлялась резче и ярче, чем была на самом деле.
Остановившись у окна в своей спальне, Колетт думала о нем.
Только она решила, что мадам Ромей, добрая, любимая наставница, была права – жизнь совершенно не походит на легенды, и в ней нет места смелым мечтам, запертым в обложки книг! – как из жаркого марева возникает человек, опровергающий все законы. Человек, о котором еще утром она ничего не знала – а оказывается, лишь потому, что его здесь знают все, и он – явление настолько привычное, что и упоминать не стоит!
Колетт казалось, будто она непоправимо что-то упустила.
Она упустила свой шанс стать любимой и любить в ответ, когда Ноэль, улыбаясь, повел ее к дверям церкви. Она упустила веру в то, что все может быть иначе, и смирилась с предложенным. Больше всего на свете Колетт хотела любви – любви человека необычного, каким казался ей Ноэль, человека страстного во всем, – и как бы она ни старалась смириться со своей участью, ее душа жаждала другого.
