Рассказывая об этом следующим вечером в «Ад Либе», Джаггер был зол на себя:
— Они все были передо мной, а я оказался слишком обдолбан.
Однако унижение, казалось, сделало его еще большим бунтарем, чем раньше. «Запасов кислоты у нас хватит, чтобы врубить целую страну», — объявил он. И, кажется, был вполне серьезен, когда говорил в интервью следующее:
Мы уже сдвинули их с места, и мы доведем это до конца. Все эти прогнившие устои и в Британии и в Штатах — их давно следовало бы поменять, и это как раз дело молодежи. Все это происходит прямо сейчас, революция уже началась. Молодежь готова сжечь многоэтажные бараки и вонючие здания заводов, которые выжимают из них последние соки и отнимают у них жизнь. И я приложу все силы, сделаю все возможное, чтобы принять участие в надвигающихся переменах.
Правда, этим смелым словам противоречил его собственный стиль жизни. Джаггер обитал в фешенебельном районе, где жили в основном политики и аристократы. На Чейн-Уолк в Челси у него был огромный изящный особняк эпохи короля Георга, с видом на Темзу. Кремовый двухдверный «бентли» по стилю вполне подходил ко всему остальному. Так что его образ жизни ничем не отличался от других претенциозных и самих всего добившихся в жизни молодых людей из среднего класса.
Чтобы отделать дом изнутри, он нанял одного из своих друзей, модного дизайнера Кристофера Гиббса. Гиббс предложил оформить дом в стиле индийского базара со множеством восточных ковров и занавесей. Мебель выбирала Марианна, и именно она объяснила Мику ценность хороших антикварных вещей. Съездив в Мэйфэйр, она купила для гостиной антикварную люстру из настоящего хрусталя за 8000 фунтов (в то время за такие деньги можно было приобрести приличный дом).
Мик, конечно, был в ярости, когда она сказала, сколько потратила. Но, хотя он и не признавался, однако явно был горд тем, что живет так богато. Кроме того, он прекрасно понимал, что люстра семнадцатого века — это великолепное вложение капитала.
Мик с Марианной были полностью поглощены друг другом. Ночь за ночью они проводили дома вместе с маленьким сыном Марианны Николасом. Потихоньку играли музыку, иногда покуривали траву. Иногда захаживали в «Спикизи» или «Ад Либ». Он часто просил ее развестись с Джоном и выйти за него замуж, но Марианна понимала, что время для этого пока не подошло.
— Я люблю тебя, — отвечала она, — но я пока не готова вновь связывать себя браком после всего, что случилось.
