не лучшей стороной. Его могущество весьма сомнительно.
Она смеется, но одновременно приходит в ужас, оттого что слишком перегнула палку.
— Мы тоже иной раз сомневаемся в своей вере, — смиренно проговорила молодая монахиня. — Вы, напротив, с таким же успехом могли бы усомниться в своем неверии.
— Приходила ли вам когда-нибудь мысль, почему вы взяли Томаша из больницы домой? — улыбаясь, спрашивает пожилая монахиня.
— Интуитивно правильное решение. Другое — просто не принималось в расчет.
— Вы так думаете? Или почему вы пригласили нас на обед?
— Дружеский жест, — качает головой Эстер. — Моя добрая воля. Симпатия. Ни больше ни меньше.
— Ну хорошо. Вы не верите в Бога. Однако вы ведете себя так, будто Он существует.
Молодая монахиня указательным пальцем касается левой груди Эстер и подмигивает пожилой монахине.
— Ежели храм у нее здесь, она и в воскресенье может оставаться дома, не так ли?
Положа руку на сердце: добрые дела лишь в исключительных случаях приносят мне удовлетворение — по большей части, прямо скажем, далеко неполное. Гахамелу и того хватает, но мне порой недостает эдакого опасного огня деяний, порожденных настоящей страстью... Адреналин, которого маловато в нашей пустяковой ангельской милости, я, конечно, ежедневно восполняю человеческим сумасбродством. Конкретный пример: Зденек только что влез на дерево и в бинокль, который по Интернету уже успел заказать пенсионер из Небушиц[29], наблюдает за своим собственным домом и садом. Если бы его увидела Лидина подруга по имени Камила, которая тогда в Испании была свидетельницей их знакомства, то испытала бы чувство большого удовлетворения. Разве она не говорила Лиде, что это законченный псих, хотя и знает пять языков? Какой мужик отправляется в отпуск вдвоем с мамочкой?
Им обеим было под тридцать, обе работали продавщицами в одном парфюмерном магазине (хотя и представлялись косметичками), и у обеих не было мужика. Растущую нервозность они то скрывали, то признавали — в зависимости от степени опьянения и смелости называть вещи своими именами. Короче говоря: уже неловко было опускать джинсы ниже талии или носить слишком глубокие декольте — но чем смелее они одевались, тем плачевнее оказывались ситуации, в которые они попадали. Каждая последующая безрезультатно проведенная ночь лишь подтверждала неоспоримость прописной истины о биологических часах, тикающих вхолостую. Каждое утро, когда они, еще под хмельком, входили в гостиничный ресторан и видели эти влюбленные пары и семьи с целым выводком детей, то испытывали некое облегченное подобие той паники, которая когда-то овладела пассажирами “Титаника”: во что бы то ни стало они должны сесть в лодку.
