— И у Марии не будет никаких предчувствий? — Неожиданно вырывается у нее.
По возможности я принимаю более строгий вид.
— Предчувствий? Человеческие предчувствия — не что иное, как недоработка ангелов.
Илмут краснеет.
— У нас нет основания думать, что мы можем изменить ход событий. Скромная благосклонность к людям — вот максимум, на который мы способны, — подчеркиваю я. — Силы добра ограничены. И потому нам подобает смирение.
Илмут, как я и ожидал, отказывается смириться.
— Значит, мы ничего не предпримем? — отчаянно вскрикивает она. — Совсем ничего?
Ее активность одновременно и утомляет меня, и умиляет.
— Ты можешь спокойно ей все открыть, но пойми — это ничего не изменит. Ты только напугаешь ее. Она пойдет ополоснуть себя холодной водой, а после обеда в ближайшем книжном магазине купит брошюру о проблемах климактерия.
— Вы иногда рассуждаете, как Иофанел, — говорит Илмут разочарованно.
— Иофанел, к сожалению, иногда прав.
Илмут упрямо молчит. Мария встает с тарелкой в руке.
— Пойду за добавкой, — сообщает она заместительнице и отчасти ребятам за соседним столом. Заместительница в шутку шлепает ее по складкам на животе. Ребята смеются.
— Ярмила, будь добра, положи еще, — говорит Мария полной поварихе. — Как ты думаешь, я могу плюнуть на диету?
Ярмила сегодня не отвечает Марии, вид у нее огорченный. На полной шее на кожаном шнурке подвешен кусок хрусталя. Возможно, сейчас она окружена фиолетово-красным светом, который не пропускает ни одного вида дурной энергии и отпугивает все дурные существа, горестно думаю я. Менее чем через семь часов она потеряет единственного сына. Мария в ту же минуту потеряет мужа. Илмут думает о том же и впадает в отчаяние. Я понимаю ее.
Бог... так хочет? — спрашивает она надломленным голосом.
— Не знаю, что хочет Бог, Илмут.
Заглушить отчаяние подчас невозможно. Я беру ее руку в свои сморщенные ладони.
— Смириться с тем, что мы можем сделать лишь самую малость, — твоя первейшая задача.
Иогана занимается гимнастикой не более тридцати минут; потом объявляет, что спешит в редакцию на совещание. Эстер делает вид, что верит ей. Она осторожно наклоняется к подруге, чтобы поцеловать ее на прощание, но вдруг ей в нос ударяет острый запах Иоганиного пота. Она задерживает дыхание, не понимая даже, почему ей вдруг стало так невыносимо — ведь еще два месяца назад она перестилала постель Томаша... В следующий раз она пойдет заниматься одна, твердо решает она, хотя и немного стыдится своего решения. Да, теперь она всегда будет одна, следом мелькает мысль.
