— но кошек она сроду не переносит, собаку нельзя целый день держать взаперти, а всякие другие звери кажутся ей недостаточно умными. Когда она представила себе, как сидит в пустой квартире с попугайчиком на плече, то сразу поняла, что любой зверек только усилил бы ее теперешнюю тоску. Что же ей
теперь делать?
Она провожает Иогану к женской раздевалке, а сама по портику над потемневшим бассейном (сейчас, в послеобеденное время, он совсем пуст) направляется в гимнастический Зал. Поздоровавшись с тренером, проходит между искусственными пальмами к четырем тренажерам в задней части обширного помещения. Когда Томаш в этом же доме двумя этажами выше умирал, она ходила сюда по несколько раз в неделю. И сегодня она может легко перенестись мыслью на два этажа выше и увидеть его лежащим в постели перед включенным телевизором... Тогда она еще могла на час-другой оставить Томаша в квартире одного — потом уже приходилось чередоваться со свекровью (свекор с его нарушенной психикой в роли помощника был совершенно бесполезен). Ее собственные родители с самого начала были против того, чтобы она взяла Томаша из больницы домой, так что просить у них помощи ей не хотелось — из принципа, из гордости. Практически они тогда перестали даже общаться. Каждый килограмм, который она потеряла, ухаживая за Томашем, был доказательством их правоты. Она не должна так губить себя. У нее есть право на жизнь. Она должна жить! И так далее... Они являли собой голос разума. Но она не могла поступить иначе. Она должна была взять его домой. Она не знала, кто возложил на нее эту задачу, но ни на миг не сомневалась в ней.
Появляется Иогана: в черной майке и леггинсах такого же цвета. Черный цвет стройнит, но чуда не делает, без всякого злорадства констатирует Эстер. Этот цвет она никогда не любила и со дня похорон ничего черного уже не надела. Ни на один день не захотела длить этот дурацкий обычай: ради чего приносить себя в жертву? Эстер выключает тренажер и, задыхаясь, спрыгивает с него.
— Диана фон Фюрстенберг, — говорит Иогана. — Надеюсь, тебе что-то говорит это имя?
— Нет.
— Модная модельерша. Кумир моды!
— Это от нее? — простодушно спрашивает Эстер, кивая на черные леггинсы Иоганы.
— Да ну тебя! Она одевает Уму Турман и Гвинет Пэлтроу! И еще Сару Джесику Паркер!
Эти имена Эстер знает, но они не вызывают в ней ровным счетом ничего — ни интереса, ни иронии. Тупая пустота, самая тяжкая болезнь всех тех, кто
