Перовская и Желябов бросаются друг к другу. Долгое объятие. Свет гаснет, потом снова зажигается.
Перовская (причесываясь). Андрей, у меня плохие предчувствия сегодня, может быть, не надо?
Желябов. Ты через лавку проходишь?
Перовская. Через лавку, да всякий раз что-нибудь покупать приходится, общественные деньги-то трачу.
Желябов. Что ж убиваться – потребность конспирации.
На перекрестке. Под хихиканье и смешки офицер о в завязывается амурная игра одного из них с возвратившейся горничной.
Первый офицер. Ах, вы ходили за покупками, должно быть, во французский магазин?
Горничная. А вот и нет!
Первый офицер. Позвольте, я помогу вам, сумочку поднесу.
Горничная. Ах, зачем же, совсем это ни к чему…
Но офицер берет у нее сумочку, обнимает ее. Горничная хихикает.
Перовская. Видишь, уже сколько! (Берет материю, накидывает ее на себя.) Могло быть у меня новое-то платье, а? Как ты находишь, могло?
Желябов. Я выхожу через парадное, ты – двором. На втором углу сходимся, берем извозчика, ну…
Они обнимаются и долго стоят так.
Перовская. Не хочу тебя отпускать, не хочу тебя отпускать, не хочу ничего, господи, как стыдно… Ну иди, нет, постой еще… Как стыдно…
Желябов. Соня!
Перовская. Ну! (Отталкивает Желябова, и он быстро уходит.)
Муравьевпродолжает готовить свою речь.
Муравьев (подходит к окну). Обычною чередою шла воскресная праздничная суета огромного города. На улицах привычным потоком переливалось людское движение, и ничто среди этой пестрой спокойной толпы не говорило о том, что над ней уже веяло дыхание смерти… Хорошо… надо кончать… поспать уже не придется. Да, веяло дыхание смерти. (Подходит к столу, пишет.) И уже носились… да… носились кровожадные мысли убийц!
15
В конспиративной квартире. Участники покушения. Стук молотков.
Фигнер. Уже двадцать восьмое февраля, и ни одного готового снаряда! Что же это, Кибальчич?
Кибальчич. Проработаем всю ночь, но снаряды обязательно будут.
Фигнер. Заложена ли, наконец, мина в подкоп на Малой Садовой? Так затянуть, так затянуть!
Фроленко. К утру заложим. (Разворачивает газетный сверток, достает колбасу и бутылку вина, закусывает.)
Фигнер. Как ты можешь, Михаил?!
Фроленко. А ты желаешь, чтобы у меня руки дрожали, когда надо будет батарею соединить! Еще высплюсь!..
Кибальчич уходит в другую комнату. Стук молотков сильнее.
Фигнер. Что лавка?
Второй народоволец. Полицейский обход ничего не вынюхал, но подозрение на лавке есть.
Фроленко. Молодцы – три месяца так держаться!
