Все они молча и лениво глазели на медленно идущих, вымокших животных и людей, а Михаил с любопытством смотрел на них, на деревья, на землю, но с ещё большим любопытством взирал, как постепенно возникает перед ним и заполняет вширь все пространство незнакомый, чужой город. Вот уже ему и конца не видно. Дома, ограды вдоль улиц, деревья, и поверх всего стройные, как свечи, башни-минареты: ближние ясно различимы сквозь льющуюся сверху воду, а дальние - смутны в очертаниях.
Залитый дождем город выглядел опустевшим - ни малейшего шума, кроме плеска и хлюпанья воды. Стража и та наблюдала за ними из укрытий без обычных своих криков и делала знаки проезжать мимо.
Так и шли друг за другом лошади и верблюды, коровы и овцы, поскрипывали деревянные колеса арб и телег. В полном безмолвии ехали люди, господа и слуги, воины и рабы, измученные и простуженные, мечтавшие о горячем очаге, теплой похлебке и отдыхе. Вот толстый купец с челядью и верблюдами углубился в кривую узенькую улочку. Другой, совсем разболевшийся в пути, свернул со своими слугами в переулок, следом за ним - третий и четвертый. Затем отъехали направо, по направлению к центру города, где располагался ханский дворец, возы с московской данью в окружении усталых конных нукеров во главе с сотником Хасаном, как всегда угрюмым и неразговорчивым.
А посольская кибитка продолжала катить по прямой вдоль рядков растущих тополей, под которыми, как и прежде, прятались нищие и мальчишки с козами. Только это были уже другие мальчишки, и другие нищие, и другие козы. Три телеги и четыре арбы, полные добра, слуги и заметно поредевшее стадо голодных коров и овец, не отставая, следовали за кибиткой. И вместе со всеми понуро брел Михаил Ознобишин - русский раб сарайского бека Бабиджи.
Наконец все остановились перед большими воротами и высокой каменной оградой. Слуга Ахмед спешился и заколотил палкой в деревянную створку. За оградой раздался собачий лай, послышались мужские голоса, и широкие ворота с протяжным скрипом растворились. Все, кто прибыл с Бабиджей, вошли на обширный двор городской усадьбы.
Посреди двора разлилась огромная коричневая лужа. В ней лежали плоские камни, очевидно служившие дорожкой. Вокруг этого странного водоема, отражаясь, как в зеркале, располагались длинный одноэтажный дом с плоской крышей, хозяйственные постройки и навесы.
Кибитка бека подкатила к низкому крыльцу дома. Сейчас же появившиеся двое слуг упали наземь, подставив широкие спины. И по ним, как по ступенькам, поддерживая полы длинного халата, утомленный и побледневший Бабиджа сошел на крыльцо и скрылся за двустворчатой узкой дверью.
