И я долго и неспешно еду по широкому тротуару. Потом мост. После него я еду прямо, потому что на такой скорости нельзя повернуть. А дальше шоссе идет снова под мост. И тут со стройки справа выскакивает свора собак, штук восемь. Шоссе пустое, им некого бояться, зато начинаю бояться я, потому что от восьми не отмахаешься. Кручу педали быстрее, но они не думают отставать. Они бегут за мной по шоссе и обочине. Теперь они уже не похожи на собак со стройки и вообще не похожи на сторожевых – те обычно контролируют свою территорию и не убегают так далеко. Под руку и очень некстати вспоминается произошедший зимой случай: свора собак напала на женщину с сумками возле автобусной остановки. Женщину не спасли. Это было тут недалеко. Километрах в трех.
Съезд под мост помогает – я отрываюсь от своры, но они, даже отстав, продолжают еще некоторое время за мной бежать.
Проезжаю выставочный центр. Появляются поливочные машины. Пережидая их, человек с черной собакой забирается в глубь сквера. Со следующего моста замечаю на востоке розовую полосу. Но дальше начинаются районы плотной старой застройки со стоящими сплошной стеной домами, и розовая полоса надолго исчезает из поля зрения. Зато здесь, в отличие от шоссе, нет машин. Сотрудники офисов и дорогих магазинов, а также их клиенты еще не проснулись.
Потом я миную спортивный комплекс, съезжаю на бульвар, тут останавливаюсь на несколько минут. Здесь еще чувствовались остатки сумерек, но они исчезали на глазах и на глазах, пока я стоял, бледнела луна. Потом вдоль дорожек потянулись неопределенного вида личности, больше похожие на бродяг или алкоголиков, и я не стал дожидаться, пока они пойдут на контакт со мной.
Затем снова были улицы и переулки, площади, бульвары, иногда дворы – я не столько знал дорогу и куда именно нужно ехать, сколько ощущал внутри, словно компас, нужное направление.
В результате я выехал на мокрую от полива, как матовое зеркало, улицу, нырявшую вниз с холма на широкую площадь, за которой был мост – один из самых старых в городе мостов, с которого открывались известные с детства виды. Только теперь за старинными шпилями и башнями в безоблачном небе загоралась заря – от кровяного – через золотой – к нежно-бирюзовому – и пепельно-синему. И тут, как и в то утро, когда я первый раз открыл утренний город, мне показалось, что слышен звук. Звук свершаемых в мире перемен, чуть звенящий и вибрирующий звук небесной механики. И вспомнился черно-белый фильм, где за этим же городским силуэтом занимался мерцающий черно-белый рассвет.
