Борис Пастернак. Времена жизни | страница 52



Перекличка с навсегда живой и актуальной русской поэзией важнее, может быть, для «становящегося» поэта, чем «эхо» соседей по времени, по поколенью, – и недаром он посвятит будущую книгу «Сестра моя жизнь» Лермонтову.

Итак, «золотая» гармония, тончайшая звукопись, нежная музыкальность при вольном и неожиданном полете ассоциаций. Плюс – консервативная лексика, устойчивая клишированная образность. «Уста» и «персты».

И только оттого мы в небе

Восторженно сплетем персты,

Что, как себя отпевший лебедь,

С орлом плечо к плечу, и ты.

«Я рос, меня, как Ганимеда…»

Позиция раннего Пастернака, сам образ поэта – чисто романтические.

Орлиная высь, «небеса» – вот его обиталище. Все «зимнее», «низменное» – путы, которые он рвет, стремясь вверх. Даже «беды» его «приподнимали от земли». Поэт в его одиночестве и несчастье, неуспокоенности и странности противопоставляется «всем» остальным:

Все оденут сегодня пальто

И заденут за поросли капель,

Но из них не заметит никто,

Что опять я ненастьями запил.

Сочетания романтических восклицаний с неологизмами и ультратрадиционными поэтизмами иногда производили почти пародийно-комическое впечатление:

О восторг, когда лиственных нег

Бушеванья – похмелья акриды,

Когда легких и мороси смех

Сберегает напутствия взрыды.

О, все тогда – одно подобье

Моих возропотавших губ…

«Встав из грохочущего ромба…»

О, кто же тогда, как не ангел,

Покинувший землю экспресс?

«Вокзал»

О Чернолесье – Голиаф…

«Лесное»

О просыпайтеся, как лаззарони

С жарким, припавшим к панели челом!

«Ночью… со связками зрелых горелок…»

И одновременно – Пастернак демонстрирует удивительную для романтической устремленности «ввысь» точность видения материально-телесного мира:

Засребрятся малины листы,

Запрокинувшиеся кверху изнанкой, —

Солнце грустно сегодня, как ты, —

Солнце нынче, как ты, – северянка.

Так же точен (и преображен) вокзал в одноименном стихотворении –

Вокзал, несгораемый ящик

Разлук моих, встреч и разлук —

и каждая реальная конкретная деталь здесь нарушена сложными ассоциациями и метафорами, впрочем в данном случае поддающимися расшифровке.

...

«Налет символизма в книге был достаточно силен, – писал К. Локс. – Правильней было бы сказать – это была новая форма символизма, все время не упускавшая из виду реальность восприятия и душевного мира. Последнее придало книге свежесть и своеобразное очарование, несмотря на то, что каждое стихотворение в известном смысле представляло собой ребус».

Спорное утверждение Локса, в иных случаях – правомерное: