ПАУЧОК. Поставив поднос, она продемонстрировала мне черные ажурные чулки и черные бикини. С ножками я угадал.
ТАМАРА. За что пьем?
ПАУЧОК. За любовь?
ТАМАРА. За любовь без обмана!
ПАУЧОК. Она выпила, не поморщившись, запила минералкой и, так и не присев, мотнула головой: ты, мол, сюда зачем пришел? Простынки, которой мы общими усилиями покрыли продавленный матрас, едва хватило на ширину любовного алькова. Тамара деловито раздела меня, и, пока я полулежал на кровати, уже не спеша, как бы поддразнивая, снимала с себя деталь за деталью – явно в подражание героине какого-то убойного эротического триллера.
ТАМАРА. Имей в виду, анальный секс – за дополнительную плату.
ПАУЧОК. Тамара, тебе сколько? Лет восемнадцать?
ТАМАРА. Некоторые добавляют тридцать баксов, чтобы трахаться без резинки, но я еще пожить хочу.
ПАУЧОК. Она, как фокусник, достала из трусиков полдюжины презервативов и веером швырнула их на постель. Они поблескивали яркой оберткой, точно шоколадные конфеты фабрики «Красный Октябрь». Я взял один наудачу – «Ванька-встанька».
ТАМАРА. Ну что, будем подъемный кран вызывать?
ПАУЧОК. Послушай, может, мы немного поговорим?
ТАМАРА. О чем?
ПАУЧОК. О тебе, например.
ТАМАРА. А чего обо мне говорить?
ПАУЧОК. Ты интересная. Ты должна нравиться мужчинам.
ТАМАРА. Лучше б не нравилась.
ПАУЧОК. Это почему?
ТАМАРА. Сходишь еще за водкой?
ПАУЧОК. Я сходил, и не один раз. А она уже не могла остановиться. Она словно задалась целью доказать мне, что жизнь это помойка и устроили ее мы, кобели вонючие. Вне конкуренции шел ее папаша, занесенный к нам из Африки каким-то революционным самумом. Но и без него список был впечатляющий. Лимитчик с Урала, тунеядец, пропивавший ее трудовые. Изувер сутенер, бивший ее ботинком, на который он надевал роскошную немецкую галошу; на прощанье он оставил ей на боку автограф перочинным ножичком. Студент… этот выставлял ее зимой, голую, на балкон с томиком любимого Фета и не впускал обратно, пока она ни выучивала наизусть стихотворение.
Я взял еще час и еще водки. А дна выгребной ямы все не видно. По-моему, Тамара уже сама путалась – когда ее мать торговала собой, чтобы прокормить ее, когда она шла на панель, чтобы поддержать мать. Я понял, что пора отсюда…
ТАМАРА. Ты меня не хочешь?
ПАУЧОК. Что это? Голова кружится! Неужели я никогда не соскочу с этой карусели?
ЛОРА. Ты меня не хочешь.
ПАУЧОК. Опять эта ночь… как в зеркале… вино, душевный стриптиз, желание, невозможность близости. Кажется, я перебрал. Или выпал из времени. Это уже детали. Главное, я мчусь по кругу не один.
