Это была самая короткая и самая умная речь на свадьбе, мне аплодировали, как заезжему заграничному шансонье… Коротко, ясно, просто… Но у женщин странная логика, ясность и простота — это как раз то, что им меньше всего нужно. Когда я вышел на балкон покурить, Лида вдруг вышла за мной, подошла ко мне близко-близко и сказала:
— Саша, скажи, что ты меня любишь, и я уйду с тобой прямо отсюда хоть на край света…
— Это форменная чепуха, Лидок, — засмеялся я и выплюнул окурок, он прочертил в воздухе огненную дугу и неслышно шлепнулся на тротуар. — Так в жизни не бывает.
— Откуда ты знаешь, как бывает и как не бывает в жизни? — Она зябко повела плечами. — Неужели ты мне ничего не скажешь, Сашка. Рискни, а…
— Я не могу рисковать, — облизнув пересохшие губы, ответил я. — А вот ты рискуешь схватить воспаление легких. Сейчас ведь не лето… Чудачка, истрачена такая прорва денег, собрано столько гостей, все так чинно и благородно, а ты мне предлагаешь какую-то авантюру… Нет, моя милая, я вовсе не намерен умыкать чужих невест прямо из-за свадебного стола. Иди-ка лучше к жениху, видишь, он уже носом стекло выломать готов.
Лида посмотрела на меня и вздернула подбородок.
— Зря ты так… — беззвучно сказала она. — Зря ты так, Сашка…
И ушла. И я зашел в комнату. Там грохотал магнитофон, как пустой товарняк в туннеле, там чокались, и танцевали, отодвинув к стене столы, и о чем-то спорили в углу, а за окном, затянутым прозрачным тюлем с летящими по белому полю голубями, клубилось туманное марево, розоватое от уличных фонарей, и в этом мареве над крышей соседнего здания, над городом, над землей, вздрагивая, наливались пульсирующей кровью неоновые буквы:
Есть люди, у которых любопытство развито, как у обезьян хватательный рефлекс. Оказавшись впервые в жизни рядом с тобой за столиком в столовой, на одной скамье на стадионе, на пляже, они, откашливаясь и извиняясь, тут же принимаются дотошно расспрашивать, где и как тебя изувечило, и начхать им с высочайшей колокольни, что это не самые приятные и радостные воспоминания в твоей жизни, — нет, ты им вынь да положь, да со всеми подробностями, чтоб дух захватывало. Когда я веду машину, зажимая баранку локтевыми сгибами (протезы в это время валяются у меня на заднем сиденье), они просто живьем под колеса лезут, чтоб посмотреть, как это у меня получается. И каждый норовит тебя пожалеть, посочувствовать, а на кой мне эта жалость, я у вас спрашиваю?
Мне было трудно научиться водить машину. Бедный инструктор автоклуба, которому я сдавал практическое вождение, Как-то признался мне, что во время моей практики ему каждую ночь снились аварии, катастрофы, инспекторы ГАИ и машина «Скорой помощи». «Еще два-три таких практиканта, и меня разобьет инфаркт или я переквалифицируюсь в управдомы, — пробасил он, вручая мне права (старик обожал Ильфа и Петрова и цитировал наизусть целые страницы). — А теперь езди, друг, я за тебя спокоен, как за самого себя, потому что ты прирожденный шофер».
