Я чуть было не сказал: «Я вас понимаю», потому что так полагается говорить в таких случаях, только это подразумевает согласие, а я вовсе не был с ним согласен. Так что я просто безразлично пожал плечами и стал смотреть, как Уолт Тремэйн провожает глазами своего древолаза, карабкавшегося на самый большой, старый и могучий дуб.
Позже, когда от дерева остались одни бревна, а мы с парнем, которого я нанял на один день, перепахивали мотоплугом газон и граблями сгребали вянущий дери в три здоровенные копны под изгородью, появилась Мойра в том же наряде от «Пасечника», с кувшином молока и подносиком печенья. Было четыре часа, на дворе сплошная грязь, а измельчитель, которому люди Тремэйна скармливали остатки дубовой кроны, орал на весь двор. Два других дуба, поменьше ростом, но такие же величественные, уже обезглавили, приготовившись свалить, а чайное дерево лишилось ветвей. Выглядело все это так, будто во дворе разорвалась бомба, каким-то чудом пощадившая дом – белый, разумеется, с вовсе уж белоснежным бордюром и матово-черной крышей. Я наблюдал, как Мойра расхаживает среди одуревших, потных работяг Уолта Тремэйна, наливает им молока и угощает печеньем.
Добравшись до нас с Грегом – черные джинсы, белые футболки, черные кепки, белая кожа – она позволила своей улыбочке дрогнуть и дважды пропорхнуть мимо губ, прежде чем укрепиться на лице. Мы вкушали честно заслуженный отдых, растянувшись на последнем уцелевшем клочке травы и собираясь с силами, чтобы перегрузить весь этот дерн в мой грузовичок. Весь день мы пахали, не разгибаясь, так войдя в ритм опустошения, что даже забывали напиться из шланга, но все равно почувствовали себя виноватыми – так всегда бывает, когда клиент застает тебя брюхом кверху. Я представил ее Грегу, который не потрудился подняться.
– Очень приятно познакомиться, – сказала она, и Грег уже запихнувший в рот печенину, что-то промычал в ответ.
Сам я отказался от печенья, и от молока тоже – мне уже начало надоедать изображать собой персонаж какой-то безумной пьесы. Она улыбнулась мне, однако, такой мечтательной запредельной улыбочкой, что я задумался, все ли у нее дома, или, может, на минутку вышли, а потом повернулась к Грегу.
– Вы, э-э, как бы сказать, – пробормотала она, разглядывая его загорелое лицо и руки. – Вы, случайно, не мексиканец?
Грег казался удивленным, а может, и опешил немножко – с тем же успехом его можно было спросить, не зулус ли он. Стрельнул глазами на меня и снова уставился на Мойру.
