Анна спала на канапе, ее длинные волосы разметались по пышной груди. Даже погруженная в глубокий сон она не была безмятежной. Время от времени из груди ее вырывался тяжелый вздох, дрожали ресницы, глубокая морщина прорезала лоб. Дважды они получали друг от друга необычайное наслаждение, но она, должно быть, почувствовала, что не успокоила его. Тренди тоже вздохнул. Какая женщина могла бы его сейчас утешить? Анна Лувуа в любви была нежна, но, сказать по правде, не зажигала его так, как Юдит. Да, вот верное слово, «не зажигала». Ему необходимо было желание, напоминавшее пытку, самоубийство, он жаждал быть опустошенным Юдит, гореть в огне Юдит; и не остановился бы, пока не утолил эту жажду.
На следующий день ближе к полудню Анна доставила его, несколько растерянного, к ограде «Светозарной» и сразу же умчалась. Она не поцеловала Тренди на прощание и даже не обернулась. Хотел ли он этого? Тренди не знал. Он был истощен и мечтал поскорее попасть к себе в комнату и лечь в постель. Войдя в дом, он увидел Рут, сидевшую, как обычно, в гостиной перед огнем и беседующую с Корнеллом. Тот выглядел обеспокоенным. Заметив Тренди, Рут замолчала. Одета она была так же, как в день его приезда. Очевидно, все в ней вновь успокоилось и улеглось; и день был такой же красивый, как в конце лета.
— Я устал, — сказал Тренди с уверенностью, удивившей его самого. — Я плохо спал.
Рут ничего не сказала и вернулась к рукоделию — скатерти, которую вышивала со дня его приезда и которую, казалось, никогда не закончит. Она погрузилась в работу, замкнувшись в своем прошлом и своих секретах. Но разве могли существовать секреты теперь, когда Тренди побывал на «Дезираде»? И то, что ее беспокоило, разве не было тем, о чем уже говорила Анна: о мире, катящемся в тартарары, о том, что никто ничего не понимает, кроме того, что появляется все больше загадочных знаков приближающегося бедствия?
Они пообедали. Все было как во сне. Солнце ласкало окна «Светозарной», но Тренди не удавалось прогнать воспоминания о прошедшем вечере. Он механически отвечал своим соседям по столу. Словно по какому-то молчаливому соглашению никто из присутствующих не упоминал о том, что произошло накануне: ни о Крузенбург, ни о Командоре, ни о бегстве Анны Лувуа. Правда, когда они уже перешли в гостиную и Рут разливала кофе, Тренди увидел, что у нее дрожит рука и несколько капель напитка упало на поднос; а когда она наклонилась к камину поправить дрова, он заметил, что макияж она нанесла второпях и волосы уложила плохо. Подобная небрежность его удивила. Не означала ли эта ее смехотворная попытка изобразить безмятежность, что она переживала за него? А может, Тренди просто мерещились повсюду интриги и ложь? А кто накануне мечтал…
