Обнаружить автора надписи не составило труда. На соседней стене, рядом с библиотекой висел портрет капитана. Его сходство с Рут было пугающим. Но это была именно Рут в образе печального мужчины, Рут без улыбки, Рут, состарившаяся от бессонных ночей. Ее отец или дядя, во всяком случае, близкий родственник. Позади него художник изобразил план Амстердама, и Тренди, пораженный мучительным выражением лица капитана, не мог удержаться от сравнения концентрических каналов города с семью кругами ада.
Ветер усилился. Тренди теперь различал шум волн, разбивающихся об утесы. Хотя, возможно, это была только иллюзия. Он все еще ничего не знал о «Светозарной», он прислушивался к ее шумам, к ее тайным запахам, то вздрагивая от потрескивания дров и отблесков огня на мебели, то принюхиваясь к свежему запаху воска. Он рассматривал голубой и белый фарфор в посудном шкафу, телескоп, старинную астролябию. Все здесь дышало стариной и роскошью. Внезапно Тренди пришла в голову мысль: этот дом не имел корней, вот почему он подумал о корабле. Или же его корни были не отсюда, а из Голландии, на что указывали изразцы из Дельфта, украшавшие вход, и фламандские кресла, стоявшие между окнами.
— Я иду! — крикнула Рут из глубины кухни. — Уже иду, потерпите!
Но Тренди никуда не торопился, испытывая неведомое ему наслаждение — от возможности не спешить и просто прохаживаться из комнаты в комнату. Лампы высвечивали самые неожиданные предметы. Тренди удивился, что не заметил раньше каменную статую, стоявшую у подножия лестницы — двух огромных тритонов, чьи вывернутые мощные чешуйчатые хвосты, должно быть, поддерживали на каком-нибудь фронтоне Амстердама трон Нептуна. Еще он увидел абордажную саблю, отпиленный кусок мачты, документы адмиралтейства, разложенные в идеальном порядке. Ему показалось, что каждый предмет с незапамятных времен занимал определенное ему место. Порядок никогда не нарушался, на вещах ни пылинки. Пышные зеленые растения несколько смягчали этот морской антураж; все здесь было строго, соразмерно и красиво, и Тренди чувствовал себя на «Светозарной» уютно и спокойно.
А еще здесь были картины, рассказывавшие о прошлом. Пастели в серых тонах и гравюры давали полное представление о изменчивом нраве моря: бури, штили, приливы и отливы, смутные угрозы неизведанных морей. Картины рождали мечты о дальних путешествиях и бывших колониях, где люди говорили на разных языках, в основном на английском или голландском. «Клипер под парусами в Красном море», «Утес в бурю», «Праздник фонариков в Нагасаки», «Дворец правительства в Батавии»… Здесь были легкие фрегаты, отважно бросающиеся на огромные волны, и более старые корабли, с корпусами такими выпуклыми, что напоминали жабры или раздувшиеся от икры рыбьи бока; корабль, выброшенный на утес, корабль, севший на мель в Мозамбике, корабль, идущий ко дну на Шпицбергене среди айсбергов и китов.
