А сосед, «расстрелянный» ехидными шутками за желание обзавестись путеводителем по столице Родины, на самом деле в ней никогда не бывал. Мечтает когда-нибудь приехать: увидеть Красную площадь, побывать на могиле В. Высоцкого, покататься на метро (этот вид транспорта он видел только по телевизору). Вот такая у него мечта в неполные сорок лет. Разве не имеет он на нее права?
* * *
У меня до сих пор нет клички. Наверное, уже и не будет. Даже, напоминающее о вольной, оставшейся где-то очень далеко, профессии, совсем не обидное слово «журналист» как-то не прилипло. Да, оно присутствует рядом, оно сопровождает меня, идя своим параллельным курсом, на изрядной дистанции. А обращаются ко мне чаще всего по имени. Понятно, невзирая на серьезную разницу в возрасте между мной и теми, кто обращается – уж так принято в тюремно-лагерной жизни. Есть и такие, кто «пользуются» именем-отчеством, обращаются на «вы». Кажется, количество этих людей даже увеличивается. Конечно, это приятно. За этим не просто дань моему возрасту, а свидетельство определенного статуса, который мне никто не дарил, который я сам формировал, отстаивал, завоевывал. Есть у этого статуса другая сторона, также по-своему отрадная. Хорошо, что в среде, ныне окружающей меня и во многом состоящей из тех, кого очень часто в сердцах хочется назвать «быдлом», есть люди, способные общаться на «вы», обращаться по имени-отчеству. Спасибо им за то, что они есть!
Удивительно другое – небольшой, но все-таки существующий и растущий процент арестантов, обращающихся ко мне на «вы», куда меньше, чем процент представителей администрации, использующих подобную манеру общения. И это в то время, когда, согласно существующим инструкциям и положениям, с заключенными или, как говорят работники администрации, «осужденными», им просто предписано обращаться на «вы».
Иногда, слыша обращенные в свой адрес «Иди», «Встань», «Сделай», набираю в легкие побольше воздуха и как можно спокойнее поправляю: «Не иди, а идите», «Не встань, а встаньте», «Не сделай, а сделайте». Реакция чаще всего – испепеляющий взгляд и повторение уже услышанных слов в новой редакции. С окончанием «-те» и почему-то с непременной добавкой «ну» («Ну, идите», «Ну, встаньте», «Ну, сделайте»).
Иногда поправляю, а иногда, встретившись со стылым, нафаршированным тупостью и злобой взглядом говорящего, предпочитаю отмолчаться.
* * *
Дня не проходит, чтобы в окружающем меня пространстве не приходилось сталкиваться с проявлением «крысятничества» всех калибров. Доходит до курьезов – иногда воруют свежепостиранное недосушенное белье с веревок в локалке, даже нестиранное белье из тазиков в умывальнике, мыло и шампуни из пакетов, приготовленных для бани. Но чаще всего пропадают продукты, чай, кофе, сигареты. Опухоль «крысятничества», похоже, уже давно поразила организм всей зоны, пустила свои метастазы во все отряды. «Да, это плохо! Да, это недопустимо! Да, за это положено наказывать!» – все соглашаются, но пока я не слышал, чтобы хотя бы в одном отряде изобличили и наказали хотя бы одну «крысу». А вот поговорку-присказку, невесть кем придуманную, я здесь слышу часто: «Украл – жиган, попался – крыса». Известно, что под «жиганом» понимается отчаянный, решительный, шустрый представитель уголовного мира. «Крысой» же называют того, кто ворует у своих, у близких, у таких же, как он, арестантов. Выходит, какая-то неправильная поговорка.
