Увы, подобное здесь лучше держать глубоко в себе. Не обнажать и не высовывать даже краешком. Очень многим из тех, кто меня нынче окружает, понять и представить такое просто невозможно. Соответственно, подобные откровения будут встречены недоверчиво, недружелюбно, откровенно в штыки. Потому и путешествую в своей памяти я всегда в абсолютном одиночестве. Потому подробности былых приключений смакую тет-а-тет. Никого не посвящаю, ни с кем не делюсь. А впечатления эти, действительно, со мной всегда и навсегда! И никому их не отнять, не украсть, не позаимствовать, даже на время. Вот и обретает глубоко личный смысл афоризм, что прочитал я некогда на стене прогулочного дворика в бутырской тюрьме: «Каждому – свое, а свое – никому»!
* * *
Сейчас и здесь, более чутко, пожалуй, даже трепетно, отношусь к собственным снам. Похоже, их сюжеты – барометр моего настроения и состояния. Удивительно, за все время нахождения в неволе (включая период пребывания в московских изоляторах), сама эта неволя ни разу мне не снилась. Ни одного сна на тюремно-лагерную тему! За весь, более чем трехгодичный зековско-арестантский период моей биографии! Ни пейзажей с колючкой, решетками и вышками! Ни характерных лиц представителей администрации! Ни соседей по бараку и «промке»! Все сюжеты снов – или из прошлого (из того времени, когда еще не сел), или – из будущего (когда уже якобы вышел). Снятся родные, близкие, друзья, что-то связанное с работой, путешествиями, вольным московским бытом. Иногда, кажется, что сознание всеми силами и способами отгораживается, абстрагируется, баррикадируется от действительности, будто подчеркивая: это не твое, это чужое, это чуждое… Хотя, какое же это «чужое» и «чуждое», когда я во всем этом с головы до ног, двадцать четыре часа в сутки, включая даже сутки, на которые приходятся свидания с женой и сыном (да, близкие люди рядом, но куда деть решетки на окнах, всепроникающие запахи зоны и прочие детали, типа зековских ботинок, торчащих из-под кровати)? Интересно, а будет ли сниться неволя, когда окажусь на воле? И что именно из этих тусклых, черно-белых сюжетов будет тогда сниться?
* * *
Наверное, опять про сны. Часто приходится читать, как книжный герой попадает в новую, необычную обстановку, всплескивает руками и сравнивает ситуацию, в которой очутился, со сном. У меня, похоже, все наоборот. Сон – все, что было раньше: еда, которую потребляют при помощи ножа и вилки, бассейн и тренажерный зал по вторникам и четвергам, клуб фалеристов по воскресеньям, метро, деньги, белая сорочка с галстуком и тысяча прочих мелочей и пустяков свободной жизни. Даже война, которую на воле не просто довелось чуть-чуть потрогать, а в которую пришлось окунуться с головой, со всеми потрохами, и она отсюда представляется далекой, снящейся, раскрашенной мягкими акварельными тонами. А близкая, конкретная, повседневная, круглосуточная явь – это то, что меня сейчас окружает, то, в чем я ныне барахтаюсь. Здесь и прокуренный барак, и негреющая телогрейка, и запах баланды, и продавленная шконка, и пейзаж, в котором если бы не небо, то только серый и черный цвет. До возвращения в сон еще долго, но уже сейчас чувствую, каким непростым будет это возвращение. Это что-то вроде поднятия водолаза с большой глубины. Подниматься надо долго и аккуратно, иначе разорвет легкие. Впрочем, на эту тему задумываться рано…
