— Вы пьяны? Кто у вас? — как можно строже спросил Ткаллер.
— Один и трезв, — по-солдатски четко ответил Кувайцев.
Директор прошел в кабинет, тщательно обследовал углы, потолок и снова заглянул в глаза Матвею. Того это позабавило, но он не решился разыгрывать Ткаллера. Он просто извлек из упаковки болонку, и та принялась облаивать пришельца.
— Извините, господин Ткаллер, — вздохнул Матвей, — Не могу здесь один находиться. Жутко. Вот и развлекаюсь.
— Жутко? — переспросил Ткаллер, — Отчего же?
Он задумался, отступил на два шага — болонка не отставала от него. Ткаллер смотрел на болонку, на мешок-хохотун, на Матвея. Матвей убрал заводную собаку, отключил смех.
— У меня все готово, — как бы оправдывался он, — Я ждал, ждал… Вас долго не было. Вот и достал игрушки…
Ткаллер облегченно усмехнулся.
— У нас такими игрушками давно уж натешились и забыли о них.
— А у нас нет, — не без гордости ответил Матвей.
Ткаллер прошелся по комнате, вдоль большого стола, осматривая приспособления, которые Матвей принес с собой: сшивальный станок, переплетные тиски, фанерки, линейки и фалыплинейки… Подержал и покрутил в руках ролик для тиснения. Все это лежало в завидном порядке. Ткаллер оценил это, но промолчал. Молчал долго. Матвей пытался уловить его состояние, пробуя сопоставить долгое отсутствие и долгое молчание. Наконец спросил без особого интереса:
— Ну, что там «Кондзё»?
— Дело сделано.
И снова непонятная тишина. Матвей накинул халат, протянул руку за партитурой.
— В таком случае я готов… А то телячью кожу долго сушить.
— Кожаный переплет не нужен, — сказал Ткаллер, — Вот две партитуры. Их нужно переплести в бархат. Эту в черный. А эту — в цвет красного вина. Есть такой?
— Бордовый? Найдем. Тиснение золотом?
— Нет. Ничего не нужно.
— Кантик, виньетку?
— Нет-нет. Пусть все будет строго. Может быть, стоит какнибудь приспособить портреты композиторов?
— Машинная работа, — посмотрев на портреты, разочарованно сказал Матвей.
И он пустился в длинные рассуждения, скорее всего, чтобы не дать затухнуть начавшемуся разговору. Дескать, недурно бы пустить вензеля — фигурные, с арфами-лирами, даты жизни композиторов в золотом тиснении, можно и профиль выдавить — как в старые добрые времена.
— Отчего принято старые времена называть добрыми? — спросил Ткаллер.
— Они прошли и в основном забыты, — вздохнул Матвей.
— По вашему мнению, они и в самом деле были добрыми? А будущее пугает?
— Будущее? — задумался Матвей и исподлобья посмотрел на Ткаллера, — Я не предсказатель, но мне иногда кажется, что мы, люди, вырыли уже себе бо-олыпую яму… Своим прогрессом.
