К вечеру, когда фиолетовое солнце остывает и проваливается за деревья парка, я узнаю, что усадьба пани Зофьи сгорела дотла. Может быть, пани Зофья принесла домой саламандру? Мне тут же вспоминается тёмный грабинник, саламандры, похожие на головешки, и снова становится страшно. Один раз зимой у нас тоже мог случиться пожар: из горящего камина выстрелил уголёк - да и упал чуть дальше квадрата, обитого жестью, прямо на ковёр. После там осталась крошечная дырочка с обгоревшими краями. А ещё я видела в лесу обугленное дерево - молния расколола его на две части...
- Я что-то покажу тебе, Ядзя, - говорит утром дедушка - и я догадываюсь, что будет нечто такое, чему я предпочла бы наказание, даже самое страшное. Тёмные ели позади, и он подаёт мне руку. Я знаю: тут кончается действие защиты, которая нужна, чтобы к нам не забрался никто чужой. Опёка владетеля исчезнет, только если он умрёт, но думать об этом глупо, потому что как может дедушка - и умереть?
...Чёрные руины, от которых сильно тянет гарью - и мне боязно подойти ближе, будто они до сих пор пышут жаром. Но показывать страх нельзя, это слабость, и я подхожу к стенам, на которых уже прочертил полосы вчерашний дождь. Подумать только, ещё день назад тут был такой же особняк, как у нас, а теперь так тихо, словно на много миль вокруг нет ни одной птицы, и шмели не жужжат над шиповником, да и сам он стоит со свернувшимися от пламени листьями, коричневыми, словно обёрточная бумага. Я трогаю их - и они рассыпаются в пальцах щепотками пыли...
Дедушка что-то говорит, но я не слышу ни слова. Вместо слов - живые картины, как в волшебном калейдоскопе, купленном у цыган на ярмарке, да только он, видать, зачарован злобным колдуном. Ужас пробирает до костей, но и оторваться невозможно, как ни старайся... Нет защиты - значит, нет уже в живых того, кто очерчивал невидимый круг... "Запомни, Ядзя". Я запомню... Каждый обугленный камень. Каждую скрученную огнём былинку... "Смотри, дитя", - голос дедушки откуда-то издалека, - и новый поворот дьявольского калейдоскопа. Теперь уж я не смогла бы не смотреть, даже если бы меня пригрозили разорвать на части. Лопаются стёкла над маленьким балконом, увитым плющом - там наверняка была спальня, - и огонь, вырываясь наружу, принимается лизать каменные стены, а плющ чернеет, сворачивается и рассыпается золой - как шиповниковые листья в моих пальцах... "Запомни и это, Ядзя". Я запомню - у людей нет ничего, кроме ненависти, взращённой на благодатной почве страха и удобренной завистью. Для них мы - страшная сказка, рассказанная охотниками у ночного костра. Но ведь у охотников есть факелы и ружья... В спальне сгорает и милая маленькая шляпка, и превращается в обгорелую бесформенную тряпку платье, которое я так хотела бы носить, когда вырасту... "Не смей забыть это, Ядзя". Кровь - не вода, и её нельзя разбавить, не подвергнув опасности свой мир. Не запятнав позором честь Семьи... "Не отводи глаз, дитя". Смотри же: нельзя открыть сердце тем, кто тотчас же вырвет его и с ненавистью и страхом растопчет, пролив кровь тебе подобных. Будь проклят тот, кто забудет это...
