— Есть такое понятие, — негромко произнесла бывшая терапевт. — Называется «дистимия». Хроническая, обычно длящаяся более двух лет депрессия — чаще как раз после психотравмы.
— Ты с минуту назад сказала, что это не депрессия.
— Именно так. Дистимия — это «по мотивам» депрессии. Сглаженная, вплотную приближенная к «вариантам нормы». Насколько я помню — как раз без социальной дезадаптации и суицидальной симптоматики.
— Суицидальной!
Вот тут отец Николая уже почти улыбнулся, как бы худо ему на самом деле ни было.
— Какая у него бывает «суицидальная симптоматика» и «сглаженная депрессия», это мы с тобой в декабре видели. Четкий прямой с правой! А потом разворот на второго! Клянусь, я услышал, как у того сфинктеры прорвало. И ни секунды раздумываний о трагических судьбах российской интеллигенции — сразу дело. Так что…
— Практически я была в ужасе, как ты помнишь. Но глядя со стороны — это тоже симптомчик. Социальная деморализация. Я не психолог, и уж тем более не психиатр. Но поведенческая агрессия…
— Сашуля, не передергивай. Когда человек дает в морду на сделанное в грубой форме предложение быстренько одолжить ему сотовый телефон — это не поведенческая агрессия. Это нормально, особенно если тратить столько времени и денег на спорт, сколько тратит он. Я тоже не шахматист был, если ты помнишь.
На этот раз не кивнуть мать Николая не могла. Ее муж в молодости действительно был не хилым парнем, да и сейчас, в общем-то, кое-что мог. Но декабрьская история каждый раз заставляла ее морщиться. Она воспитывала сына совсем иначе. Уметь защитить себя — это одно, против этого глупо иметь что-то против. Но перешагнуть через сваленного им человека, как через пустое место, — равнодушно и раздраженно… Это был уже перебор. Это действительно заставляло задуматься.
— Тревожная сенситивность, — негромко сказала она вслух. — Она же тревожная мнительность. Она не только психотравмами провоцируется, в общем-то. Хроническая боль, о которой мы ничего не знаем. Отравление углекислым газом, переизбыток кофеина или лактатов, холицистокинин, — вот с этим я и сама сталкивалась. Он действительно начал кофе пить, хотя совсем недавно еще не любил.
— Думаешь, это?
— Нет… Пожалуй, нет.
В этот раз она ответила не так уверенно, хотя кофе Николай пил такой, что взрослому человеку было смешно.
— Панических атак мы у него не замечали, в общем. Ни классических, ни истерических, ни «тихих слез». Даже то, что вот только сейчас было — с его шипением и выпученными глазами, — это все равно не истерика. Он себя контролировал, иначе дверь не прикрыл бы в конце, а захлопнул в середине разговора. И «Рио-Рита» эта…
