И тут снова написал нам король Ортос – что едет, наконец, что намеревается поспеть к празднеству весеннего равноденствия, когда в Скондии, а особо в ее столице и так принимают гостей со всех сторон, и по этой причине надеется, ввиду нерушимого и неколебимого благополучия, царящего в скондийских пределах, на то, что не обременит нас излишне ни церемониалом, ни вручением нам, мужам закона и порядка, почетных даров, а нашим знатным женщинам – изысканных подарков.
Что же, он выбрал хорошее время, говорил я себе. Покойное и славное время для всех нас. И придаст ему еще более славы и блеска.
Однако вместо чаемой славы я мостил лестницу к своему позору…
Знак VII. Филипп Родаков. Рутения
– Чегой-то он у тебя слишком часто сокрушается, бия себя в грудь мозолистым кулаком, – заметил я Торригалю, как только мы прочли и распутали новый узор. – Больно уж по-христиански это у него выходит. В чем дело – ты его как-то однажды подставил уж совсем по-крупному?
– Я не так уже к нему плохо отнесся, хоть сам Арман на меня по жизни смотрит искоса и низко голову наклоня. Как в культовой песне про какие-то там вечера. Ох уж это мне воспитание в кардинальской семье – на всю жизнь отпечаток кладет и приучает ходить прямо по исконно кривым дорожкам. В Скондии это не проходит.
– Нигде это не проходит, Тор.
– Вот мой соратник Хельм ничем таким по жизни не озадачивался. Сам посуди: мамочку Китаны за прелюбодеяние следовало бы примерно наказать. Что по исламским, что по христианским законам – а последние были зверскими донельзя. На костре жгли вроде как. Но Хельмут как стал на свой путь, так до конца его и держал – и будь уверен, моральные проблемы его не колыхали. И так знал, что должен делать.
– А наш друг Арман…
– Всегда хотел как лучше, а получалось как всегда, по рутенской народной пословице.
– В первой части нашей истории он себя посвободнее вел. Более дерзкий был человек. Больше обещающий.
– Просто гораздо моложе и не закуклился еще в исполнении своего долга.
Арман Шпинель де Лорм ал-Фрайби. Скондия
Билкис как-то однажды – перед свадьбой своей лучшей воспитанницы – поведала мне притчу о столбовой и проселочной дорогах.
Грунтовые и щебеночные проселки вьются так, как уминает их неспешная нога путника, что вовсе не думает лететь во весь опор и напролом, но ищет подошвой твердого пути, чтобы глина не расползалась под босой ногой, песчаные ямы не затягивали мягкого кожаного поршня, камешки не летели в стороны под тяжелым сапогом всадника или некованым копытом его жеребца, что шел под ним рысью или за ним же в поводу. Трава избегала на них участи быть вытоптанной и перебиралась на самую обочину, свешивая зеленые пряди под ноги идущему. Кустарник окаймлял берега пыльной реки, маня отдыхом в своей прозрачной тени. Могучие деревья подступали к обоим краям – ягодники и грибные поляны выбегали вперед, слегка поддразнивая пешехода, непуганые звери выходили на опушку.
