– Что этот придурок тут делал?
– А кто его знает, пустобреха.
– Пустобреха, – передразнил Курлова Буранов. – Смотри опять понаедут, цепляться начнут.
– Ну, скажете своим дружкам – вот и весь разговор.
При свете дня Одоевский Катю разочаровал. На вид ему было лет тридцать, и выглядел он помятым и неряшливым под стать своей хлипкой, страшной лодке. При такой внешности развязный тон казался неуместным, как если бы Алена Гордеевна вздумала кокетничать с Бурановым.
– Поедемте в Хаврошку.
– Куда? – засмеялась она.
– А что тут смешного? – внезапно обиделся ее кавалер. – Чем это вам наша Хаврошка не нравится? Уж по крайней мере пристойнее ваших мертвецов.
Хаврошкой оказалась та самая избушка, которую заприметила Катя с катера. Правда, внутри чудный домик выглядел довольно убого: нары, печь, высокий грубый стол, горшки, сковородки, керосиновая лампа на подоконнике. За столом сидел парень в белом овечьем свитере и читал.
– Сударыня, позвольте представить: мой близкий друг и коллега Александр Дедов.
Услышав фамилию, Катя хмыкнула, но в этот момент парень поднял голову, хлопнул длиннющими мохнатыми ресницами, и она поняла, чьи глаза привиделись ей три недели назад на берегу таежного озерца. Да, это были те самые пронзительные, цвета хвои глаза, смотревшие теперь немного смущенно.
– …умница и книгочей, идеалист, борец с браконьерами и лучший защитник Байкала.
– Не говори ерунды, – сказал парень и снова уткнулся в книгу.
– Дед, – не останавливался Одоевский, – в конце концов, это просто неприлично. Вы представить себе не можете, как он перепугался, когда узнал, что к нам пожалует дама. Одичал-с в тайге.
– Угу, – пробормотала Катя, – бурхан.
Через полчаса она чувствовала себя в этой избушке лучше, чем дома. Одоевский, хоть и довольно плохонько, играл на гитаре и пел тенорком жалостливые песни о бродягах, туристах и белых офицерах. Дедов сидел набычившись, и ей жутко нравилось дразнить их обоих взглядами, кокетничать и шалить. Водился за Катенькой этот милый грех, но выходило у нее всегда так невинно, что никто на нее не обижался.
Наконец пришло время прощаться. Одоевский, уже с трудом сохраняя непринужденность, спросил:
– А тебя там не обижают, моя пери?
– Вот еще, – повела она плечиком, – я сама кого хочешь обижу. Да и есть у меня защитник.
– Вовчик, что ли? – расхохотался москвич.
– Да нет. Буранов. – И она заметила, что они оба нахмурились. – У него, кстати, и книг много, – сказала Катя, обращаясь уже к одному Дедову, – хочешь, я для тебя что-нибудь попрошу.
