Она укрыла Сережу и снова пошла работать. Теперь аккуратная поленница уже выстроилась в темноте под навесом.
«Сейчас отнесу последнюю охапку — и спать. Хоть на полу. Спать, спать, спать…» — это слово казалось Марии таким желанным, таким благословенным. Она не слышала, как старик вышел во двор.
Спина болела, будто по ней проехались трактором. Мария напряглась и с неслышным стоном подхватила поленья. Привычный центр тяжести тела сместился, она, разгибаясь, сделала шаг назад, чтобы не упасть, и почувствовала, что сзади к ней прижимается что-то юркое, теплое, неприятное, и вдруг увидела, что две трясущиеся старческие руки обнимают ее за талию и лезут с боков к груди, пользуясь тем, что собственные ее руки заняты дровами.
«Терпеть надо уметь!» — вдруг всплыли в сознании громовые слова, услышанные недавно, хотя произнесены они были тихим голосом. «Терпеть! Да разве я мало терпела?!» Мария с грохотом бросила охапку на землю и замерла. Дрова раскатились по площадке отдаленным грозовым эхом.
— Бабонька, ты что? Не шуми, иди сюда! — услышала она вкрадчивый шепот и вздрогнула — так омерзительно было прикосновение к шее неопрятной, торчащей бороды.
Вырваться было непросто. Руки у старика хоть и тряслись, но оказались сильные, жилистые. Будто железные грабли впились Марии в бока.
— Погоди! Щас приду! Только оправлюсь, — задыхаясь сказала она в надежде выиграть время.
На миг цепкая хватка стариковских рук ослабла, то ли потому, что он не расслышал, что она сказала, а хотел расслышать, то ли действительно хотел ее отпустить на минутку, думая, что она все равно в его власти. Этого хватило, чтобы в одну секунду Мария оказалась у чурбака и выдернула топор.
— Ну, теперь подходи, паучина! — громко сказала она, поудобнее перехватив топорище. Муж своими запоями научил ее управляться и с топором, и с рубанком — пока он дрых в пьяном забытьи, ей приходилось делать всю мужскую работу по дому. И вдруг в первый раз в ее покорной, почти всегда склоненной голове возникла мысль силой потребовать свое, справедливо заработанное.
— Ну! Паучина! — снова громко сказала она. — Размозжить тебе башку или сам заплатишь мне за работу? Добровольно? — Она развернула плечи, подняла повыше топор, и глаза ее в свете поднявшейся вдруг луны сверкнули непокорно и грозно.
— Что ты, бабонька? Мы не договаривались о платеже! Я ведь только на постой вас пустил!
— Ах, на постой! — Мария решительно пододвинулась к нему ближе. Вид ее был воистину страшен. — Я свой постой уже на год вперед отработала! Заплати мне деньги! — Она подняла топор повыше.
