— Как не стыдно драться в такое время! — только и сказала Мария сыну, сняла с ракитового куста зацепившиеся на ветке очки, которые никто из ребят до нее не заметил, и подала их ребенку, отметив на его лице улыбку ликования оттого, что пропажа все-таки нашлась.
— Мы пришли сюда молиться, а не драться! — только и сказала она в назидание и увела сына на их место.
— Молока хочу! С хлебом! — пробурчал в ответ Сережа и стал искать вокруг себя, чем бы заняться. Вскоре он нашел сухую травинку и стал гонять по ней муравья. Мария начала вечернюю молитву. Солнце уже садилось за крыши чужих домов, ноги у Марии гудели так, что казалось, боль от них отдается в голову. Свернувшись, как кошка, возле рюкзака, Мария легла. Сережа привалился к ее боку, и вскоре они оба уснули. А вокруг них еще устраивался на ночлег людской муравейник.
На рассвете стало прохладно. От травы поднялся туман. Сережка совсем сжался в комочек и старался угреться между широких материнских рук.
«Надо вставать, — сквозь рассыпающийся обломками сон подумала Мария. — Утренняя сырость для здоровья нехорошо». Она осторожно приподняла и посадила Сережу. Он, сонный, валился назад на траву как тряпичная кукла.
— Пойдем, сыночка, в больницу, — сказала Мария, но заставить Сережу идти было выше ее сил, и она взяла его на руки, как накануне несла Сашу. Сережа был мальчик уже большой, осенью должен был пойти в школу, поэтому голова его лежала у матери на плече, а ноги в дедушкиных штиблетах свисали ниже колен Марии.
«Ах ты Господи! Так и не удалось посмотреть мне икону!» — подумала она, проходя мимо все еще закрытых ворот монастыря и с завистью думая о том, что все, кто еще спал вокруг нее или уже начал пробуждаться, будут участвовать в утреннем молебне. Когда они вышли на дорогу, Сережа проснулся, слез с рук матери и угрюмо побрел впереди нее.
Анна Ивановна, фельдшер, тоже уже не спала — наводила порядок в своем кабинетном хозяйстве, проверяла, правильно ли заполнен журнал поступления больных. Взгляд ее невольно задержался на последней фамилии девочки Саши, пришедшей с матерью на богомолье, а угодившей в больницу.
— Издалека прибыли, километров двести пятьдесят будет, — покачала головой Анна Ивановна, закрыла журнал и переключилась на другую работу.
Вскоре в дверях показалась растрепанная, неухоженная голова Марии.
— Можно мне к дочке? — робко спросила женщина.
— Что ты, с ума сошла? Явилась ни свет ни заря! — замахала на нее руками Анна Ивановна. — Спит, должно быть, еще твоя дочка! Да и доктора пока нет. Александр Петрович, золотой человек, день отпуска из-за тебя потерял! Хотел вчера вечерним автобусом ехать, а задержался из-за твоей девчонки! Утром, сказал, приду, посмотрю ее и в девять часов уеду! Ты слышишь, что говорю? — прикрикнула Анна Ивановна, видя, что Мария смотрит на нее ничего не понимающими глазами. А у той снова все помутилось в голове.
