И хотя простодушные греки упорно приписывали своим богам все человеческое, а пьяницы в кабаках прямо говорили о сожительстве пылкой Афины с любимцем Одиссеем, все же она небожительница!
Нет, не Фидия эта работа.
Это сама богиня — так прекрасна, так горделиво одухотворена она.
Молитва жреца восходила к Олимпу вместе с красноватым дымком курильницы — сжигался розовый эфир, нектар олимпийцев. Внутри жреца мрачный холод Аида. Он боится верховного гнева богов. Он полюбил Афину как женщину, смертную и прельстительную.
Неудержимое влечение — прикоснуться к изваянию — росло. А этот Фидий так долго держал божественное тело в потных руках! Кто знает, с какими мыслями касался он священных мест девственницы!
Неодолимой истомой тревожил запах розы.
Теряя волю в эпилептическом трансе, жрец припал губами к ноге богини, полной, высокой, словно налитой молоком и солнцем.
Сияние восторга разогнало сонные сумерки Аида. Афина Паллада благосклонно тронула мослатую голову жреца. Задыхаясь от блаженства, он обвил руками нежные бедра и осмелился поднять глаза.
Рука лучезарной уже снова держала алого гения.
Ярче вспыхнули изумруды — глаза змеи, охранительницы Акрополя. Змея застыла у ног сереброщитной. Она из меди. Но жрец отодвинулся. С ликующим возгласом бросился он из храма:
— Чудо! Богиня с нами! О город недостойный…
Ночь освежила его. Он замолчал и вернулся к Парфенону, откуда незримая жреческая стража наблюдала за всем происходящим в мире.
Беломраморное здание, нагревшееся за день, дышало теплом. Античный камень отдавал солнечный жар дня, как печь, в прохладе звездного сумрака.
Служитель Истины задумался.
Гнев и зависть к Фидию овладевали им.
Создал ли Фидий действительно изваяние сам? Разве человек может сотворить такое? Рука Фидия использовалась богом, но от этого Фидий не станет вровень с олимпийцами. И в момент величайшего триумфа скульптора — на открытии парфенонской статуи — жрец сказал Фидию:
— Помни о смерти.
Справедливо считалось, что несчастье, могущее постигнуть грека в этой жизни, в том, если грек умирал, не увидев Зевса и Афины Фидия. Для тех, кто лицезрел богов, имя создателя оставалось неизвестным — так лучше для авторитета богов.
Да и причем тут он? Чревоугодник, силен, распутный фавн, принюхивающийся к дичи и сладостям на пирах!
Жалкий смертный! Потеющий, болеющий, жаждущий!..
Как он, козлоногий, осмелился в числе прочих аллегорий высечь на щите эгидодержавной свой профиль?
Изображай себя на идолах, на статуях — это же не статуя, а богиня!
