Страх придет позже. Они не могли бояться того, чего не знали.
Губительный азарт боя, помноженный на торжество несомненной победы, придавал сил, окрылял, помогал действовать стремительно, принимать решения, не колеблясь.
Два модуля «Одиночек» воспринимали сейчас сплошной поток несистематизированной информации, исходящий от возбужденных до предела разумов пилотов, вычислительные устройства работали на пределе мощности, вылавливая среди мельтешащих мыслеобразов принимаемые к исполнению команды:
Отмена автоматического огня. Все вооружения – режим одиночной стрельбы.
Ограничители перегрузки сервоприводов – сброс значений.
Боевые автопилоты – режим удержания заданного курса.
Система автоматического уклонения от попаданий – работа без ограничений.
«Фалангеры», ломая подернутые трещинами стены уцелевших после удара «Нибелунгов» наземных построек, на максимуме скорости устремились вперед, а позади, опаздывая лишь на доли секунд, рвались, прокладывая две огненные просеки, сполохи разрывов от залпов реактивных минометов противника.
Антон, ты ввел ограничения.
Знаю. Спокойно. У нас боезапас не резиновый. Учись экономить. Никакой стрельбы очередями. Только одиночные.
«Беатрис» не ответила, но искры индикации на голографических экранах преданно взморгнули, подтверждая смену режимов. «Одиночка» автоматически взяла «на сопровождение» пять десятков ближайших сигнатур, выделив среди них наиболее близкие, активные, представляющие наибольшую угрозу механизмы противника.
Антон, триста метров до границы зоны разрушений. Мы покидаем пределы пылевого облака. Вероятность массированного лазерного огня возрастает до критических значений.
– Держи курс! – Хрипло ответил Верхолин. – Правое орудие – наведение по взгляду[28] левое в твоем распоряжении, ракетные пуски запрещаю. Саймон?
– Здесь.
– Прорываемся до капониров. По ходу вырезаем минометы.
– Понял.
Что-то кричал по связи Максимов, но Антон, полностью сконцентрированный на противнике, не воспринимал его слов.
Ему бы ответить, – не высовывайся, лейтенант… – Но даже на короткую фразу не хватило времени и сил.
Они были другими. Опытные, битые войной офицеры, повидавшие столько, что бой для них перешел в разряд сложнейших шахматных партий, – брала свое моральная усталость, а воспитанная смертью осторожность не позволяла осуществлять атак, выходящих за грань разумного.
И, как явная противоположность, – Верхолин и Грин, еще не получившие страшного опыта реальных утрат, способные противопоставить липкому страху, неумолимым, но смутно осознаваемым предчувствиям лишь свое, отдающее бесшабашностью искусство управления серв-машинами, отточенное в тысячах виртуальных схваток.
