Я думал об этом всякий раз, когда шел по той улице к себе домой. Луки сказала мне, что она до замужества сама жила в этом квартале, немного севернее, сначала в отеле на улице Армайе, а потом на улице Этуаль. Должно быть, в те времена мы могли проходить мимо друг друга, не будучи знакомыми.
Я помню тот вечер, когда Луки решила больше не возвращаться к мужу. Днем, в «Конде», она познакомила меня с Адамовым и Али Шерифом. У меня была с собой пишущая машинка, взятая взаймы у Закария. Я хотел начать «Нейтральные зоны».
Я поставил машинку в комнате на столик. Потом настукал первую фразу: «По крайней мере, у нейтральных зон есть одно достоинство: они представляют собой пункт отправления, и их в любой момент можно покинуть». Я знал, что с машинкой мне будет куда сложнее. Первая фраза никуда не годилась. Да и вторая тоже. Но тем не менее я был исполнен отваги.
Ей нужно было ехать домой, часы показывали восемь часов, а она все еще валялась на кушетке. Даже лампу не зажигала. Я не выдержал и напомнил ей, что пора.
— Чего «пора»?
И по тону ее голоса я догадался, что она больше никогда не поедет до станции «Саблон». Мы оба помолчали. Потом я снова сел за машинку и вдарил по клавишам.
— Можно было бы сходить в кино, — произнесла Луки. — Хоть время убьем.
Чтобы попасть в «Студио Облигадо», довольно было всего лишь перейти авеню Гранд-Армэ. Ни она, ни я в тот вечер не обращали никакого внимания на то, что происходило на экране. Кажется, народу в зале было не так много, как обычно. Кое-кого суд давно мог бы признать «без вести пропавшим». А мы-то сами, кем были мы? Иногда я поворачивался к Луки. Она сидела, опустив голову, поглощенная своими мыслями. Я боялся, что она вдруг встанет и скажет, что пора возвращаться в Нейи. Но нет. Она досидела до конца фильма.
Когда мы вышли на улицу, Луки выглядела получше. Она сказала, что теперь уже поздно возвращаться к мужу. Он пригласил на ужин своих друзей… Ну вот, все кончено. Теперь ей уж не придется ужинать в Нейи.
После кино мы еще долго гуляли по нейтральной зоне, где каждый из нас в свое время искал убежища. Луки захотела показать мне отели на улицах Армайе и Этуаль, где она жила. Что же она говорила мне в тот вечер? Ничего определенного… В памяти остались лишь жалкие крохи. Теперь уже поздно вспоминать забытые подробности.
Совсем юной она ушла из дома, где жила с матерью. Потом мать умерла. С тех времен у нее осталась лишь одна подруга, некая Жаннет Голь… Пару раз мы обедали вместе с ней в старом ресторанчике напротив моего отеля. Зеленоглазая блондинка. Луки сказала, что ее называли Мертвая Голова из-за изможденного лица, которое никак не соответствовало округлым формам ее тела. Потом, когда Луки жила в отеле на улице Сэль, Жаннет заходила проведать ее. Однажды я случайно зашел к ним в комнату и был немало удивлен, почувствовав замах эфира. И еще… солнечный и ветреный день на набережной, напротив Нотр-Дам… я ждал их обеих, просматривая книги на букинистических лотках. Жаннет сказала, что у нее встреча на улице Гран-Дегрэ с человеком, который снабжал ее «снегом». Дело происходило в середине июля, и слово «снег» вызвало на губах у нее улыбку… На одном из лотков я нашел книжку карманного формата, озаглавленную «Прекрасное лето». Да, лето было действительно прекрасным, потому что оно казалось мне бесконечным. И вдруг я увидел их, идущих по противоположному тротуару со стороны улицы Гран-Дегрэ. Луки помахала мне рукой. Они шли ко мне, не разговаривая, залитые солнечными лучами. Именно такими они являлись ко мне во сне, идущими друг с дружкой из Сен-Жюльен-ле-Повр… Думаю, в тот день они были счастливы…
