дорогая.
Пока Зоуи была в отъезде, Гидеон разбрасывал по полу ее гостиной крошки от пирожных, чипсы и кошмарные сочинения. «Вся проблема в том, что нет нормальных стульев», — думал он, перекатываясь через большую красную напольную подушку и опрокидывая чашку с остатками кофе. Он проставил «40 %» под сочинением, достойным пера четырехлетнего ребенка, бросил его в дальнюю кипу бумаг и со вздохом взялся за следующее. Не один, а целых два студента писали «Джейн Остин» от начала сочинения до конца, а еще один ставил запятые, где надо и не надо: «Спустя, две недели, Элизабет с сестрой…»
«Откуда они берутся? — недоумевал Гидеон. — Жертвы фронтальной лоботомии? Или просто забывали ходить в школу на протяжении тринадцати лет подряд? А теперь приехали получать степень в Моулфилде!»
И тем не менее, это был шаг вперед по сравнению со школой в Тайнсайде, где он не мог понять ни слова из того, что говорили остальные. Месяцами он жалел учителя рисования за то, что его звали Мартин Борманн. Пока не увидел на родительском собрании табличку с его именем: «Мартин Боуман».
Проверив последнее сочинение, Гидеон переключился на эротический фильм в ночной программе пятого канала. И снова затосковал о Пенелопе, о супружестве и о времени, когда не надо было думать о том, каким образом добыть еду, когда захочется есть.
Бернис сердилась, если я позволял нашей дочери долго спать днем, потому что в таком случае Джорджию было не уложить до поздней ночи и приходилось заниматься с ней весь вечер. И это страшно раздражало Бернис. Она в таких случаях говорила: «Мне надо работать, Эд, ты же знаешь». После чего произносила свою любимую фразу: «Кто-то же должен оплачивать счета».
Я шлепнулся на диван и подумал: «К черту все, я на ногах с половины шестого, я измотан и к тому же еще выгладил эти ужасные блузки, которые Бернис стала носить из карьерных соображений». Джорджия спала без задних ног в своей спальне наверху, и я намеревался задернуть занавески и часок-другой подремать перед телевизором. Я пробежался по каналам в поисках самой усыпляющей программы. Ага, вот… конференция лейбористской партии. Я вытянулся (насколько возможно вытянуться на двухместном диванчике), пару раз ткнул кулаком подушку и опустил на нее голову. Рай. «Пожалуйста, Джорджия, не просыпайся до половины пятого, — молил я, а мои веки тем временем становились все тяжелее. Кто-то бубнил насчет недостаточного финансирования политической деятельности. — А еще лучше — до пяти часов…»
